ей было пятнадцать. И ее никто не спрашивал.
Глава пятнадцатая
С чего бы ей передумать?
Все это время страница Талантливого Тома в твиттере не подавала признаков жизни, но внезапно, в середине декабря, ожила – не с криком, но с брюзжанием в пустоту:
@ДжейкобФинчБоннер не автор романа #Сорока.
Джейк с облегчением отметил, что никакой реакции на это не последовало, вероятно, потому что реагировать было просто некому. За шесть недель в твиттере пользователь под ником Талантливый Том не счел нужным установить аватарку, указать свои данные или хотя бы местоположение. Он сумел обзавестись всего двумя подписчиками, скорее всего, ботами откуда-нибудь с Дальнего Востока, но было похоже, что отсутствие публики ничуть его не смущало. Следующие недели он продолжал коротко, но последовательно клевать Джейка:
@ДжейкобФинчБоннер вор.
@ДжейкобФинчБоннер плагиатор.
Анна улетела в Сиэтл уладить свои дела. А когда вернулась, Джейк взял ее на Лонг-Айленд, на традиционную семейную хануку[47] с родственниками отца и их детьми. Он впервые привел кого-то на этот праздник, чем вызвал неизбежные подколы со стороны родни, но Анна заслужила всеобщее одобрение, подав к столу жареного лосося на кедровой доске.
Формально она еще не окончательно перебралась в Нью-Йорк – свою квартиру в Западном Сиэтле она сдала в субаренду, а мебель перевезла на склад – тем не менее оперативно устроилась в студию подкастинга в Среднем Манхэттене и еще продюсером передачи о высоких технологиях на радиостанции «Сириус». Несмотря на то, что Анна выросла в захолустном городке в Айдахо, она вмиг переняла бешеный нью-йоркский темп и уже через несколько дней после возвращения вполне могла сойти за типичную столичную штучку, помешанную на работе и вечно куда-то спешащую, не замечая окружающего шума и гама, сводящего с ума всех приезжих. Но она была счастлива. По-настоящему, безудержно счастлива. Каждый день она начинала с того, что терлась о Джейка всем телом и целовала в шею. Она узнала, что он любит из еды, и взяла на себя заботу об их совместном питании; Джейк, не умевший толком готовить, был этому только рад. Кроме того, Анна влилась в культурную жизнь города и приобщила к ней Джейка, так что довольно скоро они уже редкий вечер проводили дома, а не в театре или на концерте, или в переулках Флашинга[48], в поисках какой-нибудь закусочной с клецками, о которой она где-то вычитала.
Издателю @ДжейкобФинчБоннера стоит быть готовым к возврату средств за все экземпляры #Сороки.
Кто-то должен сказать @Опре, что она связалась с очередным самозванцем.
Анна захотела кота. Очевидно, это была ее давняя мечта. Они с Джейком отправились в питомник и взяли одного вальяжного котика, сплошь черного, не считая одного белого носочка, который деловито обошел квартиру, пометил кресло (Джейк любил в нем читать) и решил, что будет жить долго и счастливо. (Он получил имя Уидби, в честь острова.) Анне снова захотелось увидеть бродвейскую постановку – на этот раз настоящую. Джейк обратился к Матильде, имевшей связи в театральных кругах, достал билеты на «Гамильтона»[49] и взял абонемент на весь сезон. Анна увлеклась гастрономическими турами по Нижнему Ист-Сайду, историческими экскурсиями по Трайбеке и гарлемскими кафе с госпелами – всем тем, на что нью-йоркцы (или те, кто считают себя таковыми) обычно задирают нос, предпочитая любознательности надменное невежество. Анна стала сопровождать Джейка, когда позволяла работа, на его читки и встречи с читателями – в Бостон, Монклер, Вассарский колледж – и они провели пару дней во Флориде после Майамской книжной ярмарки.
Джейк начал замечать фундаментальное различие между ними, заключавшееся в том, что Анна смотрела на любых приближавшихся к ним незнакомцев с явным интересом, тогда как он – с тревогой; это было так же свойственно ему теперь, когда он стал «знаменитым писателем» – форменный оксюморон, как он обычно говорил на интервью, изображая саму скромность, – как и раньше, когда его окружала аура неудачника, словно радиоактивный хула-хуп. В жизни Джейка, неотделимой теперь от жизни Анны, начали возникать новые люди, и он впервые за много лет стал общаться с кем-то, помимо коллег-писателей, работников издательского бизнеса или хотя бы книголюбов, о чем-то, помимо того, чью книгу кто купил и за сколько, чей второй роман продавался хуже некуда, какой издатель потерял работу, неоправданно вложившись в перехваленного писателя, и какие блогеры чью сторону заняли по поводу обвинения в «приставаниях» на летней писательской конференции. Джейк с удивлением обнаружил, что существует масса тем для разговоров помимо писательства: политика, еда, интересные личности и их достижения, а также классические голливудские комедии, телевидение, автокафе и активизм – столько всего увлекало людей, о чем он до недавнего времени имел самые смутные представления.
Джейк отметил, с какой теплотой его знакомые из книжного мира, видевшие Анну второй-третий раз, приветствуют ее, иногда наклоняясь к ней для поцелуя или объятия даже раньше, чем к нему. Анна запоминала их имена, имена их родителей и домашних животных (и не путала кошек, собак и прочую живность), кто где работал и чем был недоволен, и обо всем расспрашивала их, пока Джейк хлопал глазами, натянуто улыбаясь, и поражался, как Анна умудряется так быстро столько всего выяснить об этих людях.
И запоздало догадывался, что она просто не стеснялась спрашивать.
С его родителями Анна в два счета установила традицию обедать раз в месяц, выбрав для этого один китайский ресторан (его похвалил Адам Платт[50]), приютившийся под Манхэттенским мостом. Джейк стал видеться с родителями чаще, чем до Анны, когда теоретически мог располагать своим временем, как ему заблагорассудится. В течение зимы он наблюдал, как Анна становится своим человеком для его родителей, вникая в работу матери в школе, в перипетии отца с его деловым партнером и в грустную бесконечную историю о соседях через два дома по другой стороне улицы, чьи подростки-близнецы пускали свои юные жизни под откос и тянули за собой всю семью. Анна хотела отправиться весной на дворовую распродажу с мамой Джейка (сам он с детства всеми силами уклонялся от этого) и разделяла горячую симпатию отца к Эммилу Харрис[51]; на глазах у Джейка они двое просматривали график ее туров и строили планы посетить ее концерт будущим летом в «Колизее Нассау». Рядом с Анной родители Джейка говорили о себе, о своем здоровье и даже об их чувствах по поводу успеха сына охотней, чемкогда-либо раньше, и он невольно напрягался, хоть и признавал, что это всем идет на пользу. Он всегда принимал как данность, что родители любят его, но эта любовь была, скорее, проявлением их
