всем, простите. Постыдную, дурно пахнущую правду знает только Лора Х. Я позвонила ей тайком по-быстрому, чтобы сказать, что кузен поселился у нас. До сих пор слышу ее изумленный голос в трубке. Она просто не может опомниться. Ну, Амели, и огорошили же вы меня. Слухи о пилотном проекте, совместном детище министерств Семьи и Юстиции, ходили, но она им не верила. Никогда и представить себе не могла, вы слышите, Амели, ни на секунду, что они могут перейти от слов к делу, осуществить подобную меру на практике. Однако, пока все это не выходит за рамки закона и нас ни в чем не обвиняют, она ничего не может для нас сделать. Но она обещала мне провести собственное расследование, связаться с кое-какими знакомыми из Защиты детства. И она это сделала. Спасибо, дорогая Лора. Знать, что вы оберегаете нас на расстоянии, что вы нас не бросили – это придало мне мужества. Я сохранила сообщение, которое вы прислали мне вскоре: Какие они все трусы, прячутся за профессиональную тайну. Черт знает что. Держитесь. Я держалась, мэтр, вы же знаете, и видит Бог, я пыталась проникнуть в эту окаянную тайну. Сколько часов я провела и потеряла в Интернете в поисках других семей, столкнувшихся с той же ситуацией, что и мы? Я делала это с работы, чтобы кузен не дышал в спину. Социальный помощник в семье, социальный помощник на дому, социальный помощник поселился дома, социальный помощник живет у нас, социальный помощник живет с нами: я все набирала в Google и даже использовала разные поисковики. Тщетно. Ничего не нашла. Ни в Yahoo! ни в Bing, ни в Qwant, ни даже в DuckDuckGo. Ни единого свидетельства, ни малейшей информации. Я не верила своим глазам. Однажды поздно вечером я встала и включила телефон, уверенная, что поняла, почему выходил облом. Ошибка в мужском роде, решила я. И начала все поиски заново, набирая на этот раз социальная помощница. Но это тоже ничего не дало. Не можем же мы быть единственными, кому пришлось пережить такое! Нет, подтверждает Лора Х. Так в чем же дело? Может быть, людям слишком стыдно рассказывать о том, что с ними случилось. В точности как нам, мы ведь скрываем это от всех. Да, наверно, и им стыд затыкает рты. Вот и объяснение, почему все молчат.
Часть четвертая
Тереть, чистить, резать, лущить, шинковать, одно и то же каждый день или почти. Безумное количество времени уходит у меня на готовку, с тех пор как ушла Клара. Лучше было бы покупать побольше замороженных продуктов. Погруженная в хозяйственные размышления, я не слышу, как подошел кузен. Его улыбка входит первой. Я вам помогу, объявляет он в дверях кухни, вдвоем будет быстрее. Я устала, дел по горло, все мне тягостно, даже этот килограмм зеленой фасоли, и я не говорю нет. Я говорю спасибо, просто спасибо, и, конечно, он отвечает пожалуйста, Пожалуйста, Амели. Этот голубой наряд под цвет ваших глаз идет вам изумительно, заявляет он, как будто так и надо, выдвигая ящик с приборами. Топорно и старо как мир. Его комплимент, однако, застает меня врасплох. И смущает. От него не ускользнуло, что на мне новая рубашка, он ведь видит все, а Александр ее не заметил. Где вы ее купили? – интересуется он. Вот он уже кладет нож и ножницы на стол, вытягивает табуретку, поворачивает ее и, наклонившись надо мной, задевает мой затылок, перед тем как сесть. Какой-то незавершенный жест, легкое касание и его дыхание на миг. Я вздрагиваю. Все волоски на теле мгновенно встают дыбом, гусиная кожа. Во мне опускается шлагбаум, все запирается на замки и задвижки. Воздух сгустился, и я его почти осязаю. Вдруг возникает убежденность, что сейчас произойдет что-то окончательное. Да, это точно. Наверняка. Впервые с того сентябрьского дня, когда он явился к нам, мы с ним остались вдвоем, только вдвоем. О, конечно, это бывает по четвергам и пятницам, когда я на удаленке, но в эти дни я сижу у себя, оставив ему гостиную, не обедаю, стараюсь не оставаться с ним в одной комнате до возвращения детей в конце дня. А по вечерам, в среду и в выходные Александр, Лу или Габриэль всегда недалеко. Но сейчас – нет. Сейчас никого нет дома, никого между нами. Он так настойчиво смотрит на меня в упор, что мне становится не по себе. В виске просыпается жилка и бьется, бьется, а сердце пульсирует даже в кончиках пальцев. Я вдруг не могу ими пошевелить. Рука кузена, нырнув в пакет, натыкается на мою. Плененная в пластике, не двинуться. От неожиданности я не в состоянии высвободить руку, когда он сжимает пальцы крепче. Я ищу убежища в очистках, в царапинах на столе, белизне стен и складках серого свитера, который Лу забыла убрать, но этого недостаточно, чтобы меня успокоить. Что-то перетекает из его тела в мое. Из его ладони, которую он наконец разжал, выскользнула дрожь, какая-то давняя, пришедшая издалека, она сбивает его с толку и цепенит меня. Мне бы возмутиться, пошарить в себе в поисках гнева, но я и этого не могу. Страх наказания тормозит меня, но не меньше – удивление. Я ошеломлена. У меня странное ощущение, что я вижу его в новом свете. Ослепительно ярком. Беспощадном. Он мне отвратителен, однако его длинные ресницы притупляют мою ярость, идеальный рисунок губ подавляет мою ненависть. Его лицо лучится печальной красотой, которая мне знакома. Вдруг приходит смутное и в то же время неотвязное убеждение, что я его уже видела. Ну да! Я ошарашена совпадением. Никогда прежде я не замечала, до какой степени он похож на моего первого возлюбленного. Да и на других, которые были после, а Александр, между прочим, не имеет с ними абсолютно ничего общего. Да, физически он – мой тип, признаю. В других обстоятельствах он бы мне понравился, это бесспорно и это не может быть случайностью, потому что нет ничего случайного в этой истории с самого начала. Самое время поговорить с ним с открытым забралом. Но поздно. Он встает, отодвигает стул, смотрит на меня еще раз, и это в последний раз он смотрит так. Его молчание проложило границу, которую мы не перейдем. Однако он не мешает мне услышать четыре слова, хоть их и удерживают его поджатые губы: Это останется между нами.
* * *
Когда наутро звонит будильник, нет никаких сил встать и
