сбита так, будто кто-то тянул Раевского по земле. Мамин испытал мгновенное волнение, сродни азарту. Лившиц продолжал что-то быстро черкать карандашом в блокноте, изредка бросая взгляды на Мамина.
Старшина зачем-то начал стягивать сапог с ноги Раевского.
– Ну, вот. Подивись, капитан, так и е, волочили, – констатировал Пшенка.
Голенища сапог Раевского были прямо забиты листвой, травой. Старшина просунул руки под мертвое тело и перевернул его. Слева на груди зияло маленькое пулевое отверстие.
– Надо же было ему такое выкинуть! Взял и умер посреди полного здоровья! – ворчал Сашко. – Многие пришивают к подкладке карманов самые дорогие вещи, – объяснил Лившиц манипуляции старшины.
Мамин, подавив рвотные позывы, подсел к самым ногам покойника. Интуиция не подвела старшину, и под гимнастеркой действительно оказался потайной карман, в котором хранился портсигар, обернутый в тряпку. В портсигаре находились фотография молодой девушки и оттиск сургучной печати.
Эта находка вызвала самый живой интерес Пшенки.
– Ни одна людина не станет, вот так вот просто, от нечего робить, резать сургуч с пакета и зберегати при сэбе как бесценну реликвию.
– Я имею тоже кое-что сказать. С этим сургучом требо хорошенько поработать. Неспроста Раевский его хранил, ох неспроста, – Лившиц убрал блокнот в нагрудный карман и почесал смоляную в кудряшках голову.
После осмотра трупа, Мамин предложил провести эксцентрический, то есть от центра к периферии, осмотр места происшествия. И сам же по всем правилам следственной работы, как учили, стал кругами ходить вокруг тела, потихоньку отдаляясь от центра события, тем самым расширяя круг поиска. Шел медленно, стараясь не пропустить ни одной мелочи, ни одной оброненной детали. В том, что он имеет дело ни с каким не самострелом, Мамин уже не сомневался. Здесь произошло убийство.
Пшенка и Лившиц с интересом наблюдали за действиями Мамина. Закончив осмотр, стали решать, что дальше. По показаниям деревенских, три танкиста (петлицы были у них танковых войск) ушли на юг. Было решено отправиться в ту же сторону и поискать следы. Командиру роты оцепления дано задание на основных тропах выставить заслоны. Людей у него не хватало, пришлось отдать ему двух рядовых из разведвзвода Пшенки. Таким образом, в группу преследования входили Мамин, Пшенка и Лившиц. Неожиданно, в разгар обсуждения деталей операции, из-под земли вырос Стебунцов.
– Товарищ Мамин, – как к старшему по званию обратился ефрейтор. – Разрешите с вами.
Мамин понимал, что формально он возглавляет группу. Но в отличие от старшины и сержанта, он знал, что никакой он не диверсант, подготовки специальной не имеет, о методах работы контрразведки знает только по фильмам двадцать первого века. Иными словами, с опытом старшины ему не тягаться. Поэтому решил заручиться мнением Пшенки.
– Что скажете, Апанас Григорич?
– Малый, а ще ти там зобыв? – спросил Пшенка Семена.
– Никакой я не малой. И опыт у меня есть. Мы вообще с товарищем капитаном вдвоем против трех диверсантов стояли. Скажите, товарищ капитан. Так ведь и мало вас. Я обузой не буду. Пригожусь! – распалялся Семен.
– Ну, посмотри на этого патриота за мой счет! В этом леске и остаться можно, – серьезно заметил Лившиц.
– Да ладно вам, товарищ сержант. Мы не дурнее, понимаем, что не к теще на блины идем. Наизнанку вывернусь, а не подведу, – уперся Стебунцов.
До просеки добрались на машине. Там оставили ГАЗик. Еще раз осмотрели оружие. Пшенка и Сашко имели ППШ и по два магазина, Стебунцов был вооружен винтовкой, у Мамина – ТТ, плюс ножи. Это все.
Пошли вдоль просеки и очень быстро наткнулись на следы. Точнее старшина каким-то звериным чутьем обнаружил едва заметную примятость в траве. Дальше выстроились в походную колонну. Пшенка шел первым, Мамин за ним, потом Стебунцов, а замыкал Лившиц. Старшина шел осторожно, ощупывая каждую кочку. Лес хоть и не был густым, но видимость сокращал существенно. Мамин чувствовал, что с каждым шагом напряжение в мышцах нарастает. От сосредоточенного внимания он быстро устал. Попытался немного отключиться, расслабиться.
Вдруг Пшенка остановился и поднял руку вверх. Все замерли. Мамин отчетливо почувствовал, что потянуло дымком от костра. Сзади чуть зашуршало. Мягко, по-кошачьи, подошел Лившиц.
– Дневку устроили, – прошептал он.
Дымком тянуло откуда-то справа из чащи.
– Не станут наши танкисты в чаще обедать. Подальше от чужих глаз, – сказал Сашко.
– Не нашенские, – подтвердил старшина. – Решай, командир, что будем делать.
Мамин вынул из кобуры пистолет.
– Брать будем.
***
20 июня 1941 года, гостиница «Виктория»
Кранц намеренно указал точный адрес своего пребывания. Во-первых, это вызывало меньше подозрений, а как он успел убедиться, появление корреспондента из Москвы пробудило живой и не здоровый интерес органов госбезопасности к его скромной персоне. Во-вторых, так было проще обнаружить «наружку». Сразу, из обкома, выставить ее не могли. Поэтому у доктора было, как минимум, пара часов для того, чтобы изучить жизнь гостиницы. Из окна его номера был виден вход и подходы к нему. Появление странных людей не могло произойти для доктора не замеченным.
Вечером доктор предпринял вылазку. Убедившись, что за ним нет «хвоста», он вышел на точку. Прождал час. «Берта» на точку не вышел. Это был второй прокол за сутки. Кранц с раздражением сплюнул и вернулся в гостиницу. Здесь у гостиницы он впервые обнаружил подозрительного парня в белой рубашке с вышитой буквой «Д» на груди. Он прохаживался вдоль аллеи напротив гостиницы, натянув на лоб кепку-восьмиклинку, и, всунув в карманы парусиновых брюк руки.
– Щенок, – усмехнулся про себя доктор и скользнул к входу.
Через щелку в портьере окна Кранц внимательно рассмотрел «шпика». Сомнений не оставалось. Это за ним. В общем, все идет по плану. За исключением, двух проколов. Вспомнив о документах в сейфе и канувшем «Берте», доктор стиснул зубы. Нужно было привести мысли в порядок, успокоится. Кранц подошел к дивану, поправил подушку и удобно лег. Парабеллум аккуратно положил на столик рядом. Потом вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и любовно погладил его рукой.
Дневник на немецком.
«И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия». Неотступно следует за мной. Везде берется число семь! Все неправды, допущенные в нашей жизни, будут обузданы семью язвами и семью Ангелами. «И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии». О, мое стеклянное море! Будущая жизнь человечества. Для тебя я несу крест безумца! Стеклянное море – множество спасаемых, чистых и светлых, лучами которых осветится все вокруг. Море смешено с
