мы обгоняли колонны людей с самыми разными повозками, караваны нагруженных телег, табуны, стада, отары. Всё это двигалось на восток, спасаясь от наступающих немецких армий. Имущество полка перевезли на грузовиках, а на следующий день притащили на буксире самолеты.
Мы расположились в детских яслях. Маленькие детские железные кроватки разобрали и сложили на улице у стены. Спали на полу на своих матрацах, набитых сеном, в которых, по моему скромному мнению, вшей было больше, чем травинок. Я каждый день ходил на реку Дон, купался и стирался. Точнее, приносил грязную одежду и привязывал к воткнутому в дно колу так, чтобы мотылялась под водой на течении. Через несколько минут из нее исчезали насекомые, а через час-два становилась если не чистой, то свежей. Моему примеру последовали многие сослуживцы.
В станице почти не осталось мужчин. Не было и Михаила Шолохова, с которым я хотел познакомиться и предсказать получение Нобелевской премии, чтобы написал заранее речь. По этому поводу припомнилось, что графоман Солженицын, как он сам признался, придумал нобелевскую речь, лежа на нарах в лагерном бараке, ничего еще не написав. Может быть, тогда же придумал, как ее получить, торганув родиной. Как мне сказали, Шолохов сейчас служит военным корреспондентом. Последний раз был здесь недели три назад на похоронах матери, которая погибла во время бомбежки. Говорят, напился в стельку. При социализме умному и трезвому трудно не сойти с ума от когнитивного диссонанса.
Кроме писателя, реки Дон и сравнительно дешевой рыбы, свежей и вяленой, Вешенская была хороша еще и тем, что в магазине продавалось грузинское сухое белое вино «Цинандали». Не знаю, каким ветром его занесло сюда. В годы моей молодости это вино доставали только по блату или с большой переплатой, даже в самой Грузии, а здесь стояло на прилавке по цене девять рублей. Местные и военные предпочитали «дымку», как называли в этих краях самогон, который продавали по двадцать рублей за пол-литра. Я купил все восемь бутылок «Цинандали», имевшиеся в наличии, и распил их в компании Бори Пивенштейна, который на пару часов забывал, что он командир полка.
После захода солнца, когда спадала жара, мы брали пару бутылок «Цинандали», по граненому стакану и вяленому лещу, купленному у рыбаков, и располагались на берегу Дона так, чтобы были видны издалека. Мы ничего ни от кого не скрываем, чисто бухаем на природе, но и незаметно к нам не подойдешь и не подслушаешь, о чем говорим. В перерывах между речами жевали кусочки жирноватого леща, запивая вином с нотками айвы. Ничего вкуснее я не пробовал за последние одиннадцать месяцев, а может и дольше.
— Я знал многих летчиков, но таких хороших и везучих, как ты, раньше не встречал. После аэроклуба и трех месяцев в авиашколе так здорово летать, воевать — это большая редкость, — как-то похвалил меня собутыльник.
— Может, это наследственное? Отцовство — дело сомнительное. Может, мой настоящий отец был военным летчиком-ассом в Первую мировую⁈ — вроде бы в шутку сказал я.
— А почему сразу не в летное училище? — спросил он. — Если в университет поступил, значит, учился хорошо, не то, что я.
— Мама была против. Хотела, чтобы я стал инженером-химиком. Считала, чтос такой профессией буду жить долго и счастливо, — ответил я.
— А я хотел стать химиком, но учился плохо. Отца петлюровцы застрелили, мама слегла, я и подался в босяки, воровал на вокзале, рынке, в трамваях. Потом нашу шайку повязали, а меня, как малолетнего, отпустили. Я сделал правильные выводы, поступил в еврейскую школу, но было уже поздно, слишком отставал от ровесников, а с детворой учиться стыдно было. Тут мама и подсказал мне, что лучше пойти в летчики, потому что это самая романтическая и востребованная профессия, в которой больших знаний не надо, — признался Боря Пивенштейн.
— Бог не успевает наказать всех, поэтому придумал мам, — перефразировал я еврейскую пословицу.
37
Мы опять в славном городе Куйбышеве. Четырнадцатого июля пришел приказ Пятьсот третьему штурмовому авиационному полку сдать вверенное имущество и убыть в Первый запасной авиакорпус на переформирование. Как догадываюсь, наши недоремонтированные самолеты пойдут на запчасти сменщикам.
Опять стоим в очереди. Думал, что только при развитом социализме синонимом его станет слово «очередь». Оказалось, что отлито было раньше, а к концу восьмидесятых всего лишь покрылось ржавчиной. Проблема еще и в том, что никак не решат, какие самолеты нам давать — одно- или двухместные, со стрелком-радистом сзади. Последние тяжелее, скорость ниже, зато защищены сзади сверху крупнокалиберным пулеметом. Может быть, нам бы дали последние, если бы опытных летчиков было больше. Полки штурмовой авиации начали реформировать. Теперь «илы» летали парами, поэтому эскадрилья нового типа состояла из десяти самолетов, полк — их трех эскадрилий и два самолета для командира и зама (всего тридцать два), дивизия — их трех полков. У нас, не считая командира и зама, осталось всего четыре опытных летчика, если таковым можно считать и сержанта Логинова с пятью боевыми вылетами.
Двадцать девятого июля Первая запасная авиационная бригада была построена в полном составе на площади между корпусами Авиационного завода номер один. Командир полковник Подольский — мордатый тип с бровищами, как у Брежнева — зачитал приказ номер двести двадцать семь «Ни шагу назад». Дела на фронте были, мягко выражаясь, удивительно плохими, поэтому вводились заградительные отряды, имевшие право расстреливать без суда паникеров, дезертиров и даже отступивших без приказа, а также штрафные батальоны для офицеров, штрафные роты для нижних чинов и штрафные эскадрильи для летчиков. Так что кинухи про зеков-рецидивистов в штафбатах, которые я смотрел в будущем — полное фуфло. Надо было снимать о штрафротах. Трусы и паникеры среди летчиков встречались редко, потому что отбор был жесткий, чай не пехота, разве что по бытовухе могли вляпаться, в основном за пьянку, поэтому в нашем полку отнеслись к приказу спокойно. Более того, многие говорили, что давно пора было издать такой.
Второй частью мероприятия было награждение отличившихся. Из Москвы подогнали ордена и медали. Мне вручили орден «Красной звезды» за десять боевых вылетов и второй такой же и очередное воинское звание старший лейтенант за два сбитых самолета. Боря Пивенштейн прав: истребителем быть выгоднее. Награждены были орденами за десять вылетов капитан Айриев и лейтенант Горбулько. У обоих уже больше двадцати, но на вторую награду командир полка подал документы в начале этого месяца, утвердят не скоро. В звании не повысили ни того, ни другого. Если первому должность не позволяла (как и в царской армии, сперва надо было получить майорскую, а
