же публики – 970 тыс[яч]. Надо сказать, что в “Матери и дитяти” живут 400 матерей и жен умерших за границей офицеров».
А.М. простудился, и после сильного бронхита началось обострение процесса в легких. Врачи посоветовали переехать в Шварцвальд, в местечко Гюнтерсталь около Фрейбурга. Городок понравился. «Живем неплохо, – сообщал Екатерине Павловне Горький, – я пишу, М.И. – переводит, Тимоха и Соловей – рисуют, Макс – тоже, и заведует денежными делами, в чем, представь, обнаруживает умение недоступное его отцу». В Гюнтерсталь приезжали Константин Станиславский, Ольга Книппер-Чехова, Екатерина Павловна, известный художник Константин Коровин. Увидев рисунки Максима, Коровин отозвался о них восторженно, уверяя, что у Максима есть крупный и оригинальный талант. Об этом А.М. сообщил Екатерине Павловне: «Коровину я лично не очень верю, хотя в искренности его суждения и не сомневаюсь. Раза три он говорил со мною, горячо убеждая меня “толкать” Максима на путь художника, но Максим и сам, возбужденный похвалами крупного мастера, взялся за работу и, действительно написал превосходную вещь – улицу Гамбурга в квартале Святого Павла, где сосредоточены различные веселые учреждения. Картинка – хоть куда, кажется, он намерен серьезно отнестись к себе».
В сентябре и октябре 1923 года по всей Германии прокатилась волна революционных выступлений. В ряде городов ввели военное положение, стреляли в рабочие демонстрации. Максим писал матери: «Тут были голодные беспорядки и всеобщая забастовка. Два дня по улицам ходили демонстранты с красными флагами. Были митинги… в толпе рабочие узнали тайного полицейского, загнали его в кафе, избили здорово, потом сбегали за доктором, перевязали раненого и отвели в полицию. На 4-й день привезли войска с пулеметами и бомбами, было объявлено осад[ное] положение, и все сразу кончилось».
А.М. все события принимал близко к сердцу, у него вновь ухудшилось здоровье, снова бронхит, кровохарканье. Из Германии необходимо было уезжать. Попытки получить разрешение поселиться во Франции оканчивается неудачей, и Горькому врачи посоветовали ехать в Италию – теплый климат должен способствовать выздоровлению. В ожидании виз перебрались в Берлин. А.М. – Екатерине Павловне: «Жить здесь стало очень дорого и во всех отношениях плохо – процесс одичания людей развивается с быстротой изумительной, чему главной причиной служит голод. Средний класс Германии поголовно голодает, улицы полны прилично одетых нищих, это немецкая интеллигенция – наиболее ценная рабочая сила страны, как везде…»
Довольно долгое время правительство Италии не давало Горькому визы на въезд в страну. Об этом хлопотал и советник полпредства СССР в Италии Ян Страуян. В ожидании положительного решения А.М., Мария Игнатьевна и Ракицкий, воспользовавшись приглашением президента Чехословакии Томаша Масарика, отправились в соседнюю страну. Почти неделю они пробыли в Праге, затем переехали в Марианске-Лазне – этот известный курорт все еще по привычке продолжали называть его немецким названием – Мариенбад. Максим и Надежда застряли в Берлине на две недели – нужно было наконец официально оформить свой брак. Документы о разводе с первым мужем Надежда Алексеевна получила в сентябре 1923 года, в чем ей очень помогла Екатерина Павловна.
Из Берлина Максим писал матери:
Мы решили переехать из Германии, по возможности в Италию, и пока что переехали в Берлин. Тут я собрался жениться!!. Что оказалось не менее легким, чем покойнику достать разрешение на похороны, и в результате отец, Мария Игнатьевна, Иван Николаевич уехали в Прагу, а мы с Тимошей в ожидании разрешения от нескольких сот учреждений, застряли в Берлине. Кажется, завтра, в сопровождении лжесвидетелей, совершим в «Штандес Амте» таинство, которое, по-видимому, как и все здесь, можно было устроить только за взятку 30 дол[ларов], иначе ждать 6–8 мес[яцев]. В организованной Германии, сейчас желающий и обладающий деньгами может свалить за взятку кабинет и вообще делать, что ему заблагорассудится. Мы все после 8 мес[яцев] проживания без виз, получили за взятку «вечные» визы на всю Германию. Доллар официально 4200 миллиардов, неофициально – 9 биллионов. Когда писал тебе из Фрейбурга, то, сообщая цены, был уверен, что ты не поверишь. Теперь же, когда подштанники стоят 25–45 биллионов, а пообедать вдвоем в поганой пивной стоит 15–20 бил[лионов] – о ценах лучше не сообщать…
Из Фрейбурга не мог писать тебе, а давно хотел сказать об отце. Здоровье его, к сожалению, не позволяет ему вернуться в Россию до осени. Ему на Россию надо поднакопить здоровье. В то же время здешняя атмосфера гнили, трусости и гадости плохо влияет на него. Вечно ноющий и клянчающий Ходасевич – слюнявая моща, каплун (эпоха, все знает из первоисточника) не успевает опровергать и прочие, Николаевский, и т. д., создают ему по отношению ко всему такую диэту, что 80-десятью % болезней он, конечно, обязан им.
Я знаю хорошо, как он близко принимает все к сердцу. Хотя бы после приезда к нему Ольденбурга он стал бодрее и был в очень хорошем настроении, до приезда Николаевского, который сразу «нарулил», «наднил», и результатом всего многоуважаемый мой папаша физически себя хуже чувствует. Он слишком доверяет всем, кому привык раньше верить, и, к сожалению, не видит, что люди сильно меняются, а он меньше.
Я всячески уговаривал его осенью следующего года переехать в Крым, и он согласен.
Наконец, отстояв все очереди и заплатив все взятки, которые от них требовали, они получили свидетельство. Пожертвовали еще какую-то сумму на ясли для незаконнорожденных и уже на следующий день, захватив фокса Кузьку, выехали в Мариенбад.
В том году зима в Чехословакии выдалась суровой, снежной. Тихий курортный город Мариенбад, по определению А.М., «снежная яма», «застроенная самыми безобразными зданиями, какие только можно вообразить. Удивительно глупый город, в нем нет ничего, кроме гостиниц, а в гостиницах – бездельники со всех стран. Шаркают по снегу лыжами, катаются на салазках, на коньках и едят. Очень много едят».
Мариенбадскую жизнь Максим кратко описал в письме матери: «Сейчас это город пустых гостиниц. Их тут около 150, но мы с трудом отыскали такую, которую для нас согласились открыть: сейчас “настоящая зима”, 35 лет такой не было. В поле снегу почти аршин. Поезда в ужасе, снег метут метлами. Здоровье отца сейчас лучше. По выезде из Берлина у него было очень сильное кровохарканье. Теперь он много гуляет, одышки нет. Мы все еще ждем итальянские визы. Если увидишь Яна, скажи ему, что из Рима от наших ответа не было… Между прочим, отцу говорили, что для того, чтобы вернуться в Россию, ему надо прожить в теплом климате 6–8 мес[яцев]…»
Но А.М. пока и не собирался ехать в Россию. Многие и сегодня считают его сторонником советской власти, но это не совсем так. Октябрьский переворот А.М. считал преждевременным, но был уверен, что только партия большевиков во главе с Лениным способна справиться с анархией солдатских и крестьянских масс, грозящей, по его справедливому мнению, гибелью России. Но писатель резко выступал против
