class="p1">Тамара взглянула на часы – уже одиннадцатый. Вернулась ли в Б. Вера? И с кем подрался зять? Выпил, наверное, лишнее на дне рожденья брата в Грибановке. А почему сюда привезли? Обычно он тихий был, не дрался. Скорее всего, и сейчас не виноват. Вечером она Вову расспросит, что там случилось, в подробностях. Он и заступится, если в чем Гену обвинят. Хорошо иметь соседа милиционера, Вова тем более безотказный.
Подхватилась быстро и побежала к дочери.
Веру она нашла спокойнее, чем ожидала. Дочь рассказала, что уже была в больнице, Гена в реанимации, к нему не пускают. Состояние его тяжелое. Но врач говорит, что перспективы хорошие, должен прийти в себя. Таня пока в Грибановке, пусть там еще пару дней побудет – в школе Вера все объяснит.
– А что ж случилось-то? – робко спросила Тамара. – Кто его так? В Грибановке, там пьяниц хватает…
– Это не в Грибановке, это здесь. Гена вчера вернулся – проверить, выключил ли утюг. Он перед отъездом галстук свой гладил и мог в спешке забыть. А ночью к нам в квартиру грабитель залез! – начала рассказывать дочь.
Дальше она сообщила все, что знала. По мере ее рассказа Тамара мрачнела все больше, лицо сделалось испуганным.
Когда Вера дошла до юбки, сброшенной грабителем в туалете, Тамаре стало плохо.
Приняв валокордин и полежав некоторое время на диване, она поднялась и сказала дочери:
– Вера, иди-ка ты пока у меня поживи. Боюсь я тебя тут оставлять. Уж больно похоже на то, как Ольгу убили: в длинной юбке, в маске… Кикимора та же бродит.
Однако Вера категорически отказалась. Она была очень печальна, но старалась не распускаться, держаться твердо.
– Нет-нет! Я дома буду. Тут и школа рядышком и в больницу близко ходить. Мне сейчас крутиться сильно надо будет, Гену выхаживать. А кикимор я никаких не боюсь, я в них не верю.
Тамара расстроилась еще больше.
«Что ж делать-то… – подумала она. – Ведь кикимора эта не успокоится, пока не получит что ей надо…»
И сказала вслух то, о чем с самого начала беседы думала, но произнести вслух не решалась.
– Верочка, я за тебя боюсь и за Таню. Таня-то в чем виновата? Кто б она ни была, кикимора эта, ей нужно что-то получить, что у Ольги было, а потом у вас… Ты поняла хоть, догадалась, что ей нужно?
И вдруг Верочка упала с ней рядом на диван, обняла, заплакала… Как в детстве делала, если кто обидит, уткнулась лицом в шею матери…
– Мамочка, я сама знаю: это шпион какой-то иностранный, который за тетрадкой беженца охотится. Он нас теперь не оставит. Что ж делать-то? Ах, зачем мы ее взяли?! И толку-то от нее никакого не было, не сумел Гена воспользоваться… Мудрено очень, говорит. Если и разберусь, не смогу доказать, что это я сам придумал. Не поверят мне. Может, в милицию пойти, признаться во всем?
Тамара задумалась. Они сидели на диване, обнявшись, мать и дочь, очень похожие друг на друга: бледные, с несчастными лицами, с растрепанными волосами. Вера вытирала кулаком слезы.
– В милицию нельзя, – сказала наконец Тамара. – Там или на смех нас поднимут – на весь город ославят, или, еще хуже, в госизмене обвинят. Скажут: «Почему ж за столько лет не передали?!» Нельзя в милицию.
– А если отдать кикиморе тетрадку? – спросила Вера. – Шпион этот придет, потребует, а я скажу: «Нате, берите, все в сохранности! Только не трогайте нас с дочкой».
Тамара покачала головой.
– Убьет. Она (или он, не знаю), как получит, убьет, чтоб никому не рассказывали. Знаешь что, дочка? Я виновата, я дала вам эту тетрадку, я и отдуваться буду. Дай-ка ее мне, я домой заберу. Если придет кикимора к тебе, говори: «У матери тетрадь. К ней идите». А как уйдет, в милицию звони, скажи: «Ограбить хотела, денег требовала, а про тетрадь, мол, ничего не знаю. Какая такая тетрадь, врет она все – денег требовала». Тебе поверят скорее, чем ей…
Тамара опять задумалась, потом помотала головой.
– Хотя нет, не получится так. Она тебя с собой поведет, не отпустит. Ну что ж. И приведи. А там посмотрим – нас двое будет против нее. Я приготовлю все на этот случай.
У двери они еще раз обнялись – как навек прощались…
Вера опять пошла в больницу, а Тамара побежала домой. Сшитую из синей плащовки сумку она прижимала к себе. Там, кроме тетрадки, ничего и не было.
Глава 29
Неисполненное завещание
Старик Летуновский до конца войны не дожил. Всегда он держался бодро: и в церковь по воскресеньям ходил, и работы все по дому делал, и в техникуме свои обязанности выполнял, уважали его там по-прежнему. Однако в феврале 1945-го слег. Двух месяцев не дожил до Победы.
Перед смертью он долго говорил с дочерью, давал ей наказы. Беспокоился за нее: на зятя к тому времени уже пришла похоронка, а внук был еще мал. Без защиты Ольга оставалась, бедная, а ведь привыкла под крылом отцовым жить. За всеми семейными делами не забыл, однако, Василий Павлович и поручение беженца Федора Двигуна.
– Тетрадку эту передай в Москву – в Академию наук или в университет московский. Но не сразу как война кончится, а подожди, пока спокойное время настанет. По обстоятельствам смотри, не спеши никогда ни в чем.
Ольга похоронила отца рядом с беженцем Федором. Отпевал отец Рафаил, присутствовали, кроме Ольги, ее сын Андрей, соседи Тамара Козодаева и Николай Евлампиев, друг покойного с молодости, да еще три женщины из Лесного техникума, где служил Василий Павлович.
После похорон Ольга про тетрадку редко вспоминала. Она ее, конечно, посмотрела, полистала. Поняла, что это научные разработки какие-то по физике, а точнее, по аэродинамике. Ценные ли они, Ольга не знала. А кого спросить? Надо везти в Москву, но когда и за какие деньги? Да и время неспокойное, тяжелое. В город, как и до войны, ссыльные прибывают.
Положила пока тетрадку в сундучок под кроватью, где ее студенческие конспекты хранились. Надо было растить сына, учить его, надо было выживать в трудные послевоенные годы. Институт реформировался, там тоже было много работы. Но иногда все ж думала – как же тетрадку передать, ведь отец в Москву отвезти наказывал… Неужели в Москву ехать придется? Ольга дальше Ворска не ездила. Утешала себя тем, что спокойное время еще не наступило, еще впереди оно. Станет жизнь чуть полегче – и съездит, сделает, как отец велел.
Время бежит быстро. Сын окончил школу, поступил в институт в Ворске. Ольга старалась ему помогать, посылала половину зарплаты. В Москву по-прежнему ехать было не то чтобы совсем не
