над тем, какие травмы причинил ей я.
Искренне и неподдельно меня мучал вопрос: как так случилось, что Мишель, такая умная, рассудительная девушка с твёрдой жизненной позицией не связываться с проходимцами, оказалась со мной обнаженной на полу Гершвинской сцены? Я знаю, что сам этого хотел, сорил остротами по этому поводу, а она отшучивалась, но теперь её молчание ― что это значит? В лучшем случае это было бы равнодушие… Принципы, отказы ― показная бровада на фоне не прекращающегося флирта, она таких же поверхностных взглядов как и я? Или это всё же пассивный способ защититься от произошедшего…
Рассуждать было бесполезно, потому что в глубине души я неизбежно осознавал, что её принципы однозначно существовали, и они стояли мне поперёк горла. Я нестерпимо хотел заполучить этот трофей наперекор её щепетильной бережливости к собственным переживаниям, ведь для неё секс с мужчиной значил нечто больше, чем временное одноразовое наслаждение. Это так глупо ― месяц спустя старта подготовки к премьере, впереди практически те же полгода, и нам предстоит контактировать регулярно день за днём. Мне нужно играть влюблённость в неё, а мы в полном моральном раздрае. И то, что Мишель чувствует, остаётся для меня недоступной загадкой, ведь высказаться вслух она не решалась.
Случилось то, что уже не исправишь ― с пустой досадой я признавался себе, что даже ощущая на себе всю ту боль, которую я, предположительно, причинял другим и ей, я бы не отказался от того, что делаю. Хотя, я всегда рассчитывал на то, что в половую связь вступаю добровольно и безвозмездно. Я не жалел о содеянном, смаковал мысли о недавней близости, но мучительно не мог определиться, как теперь себя вести: усугубить её обиду холодным ответным безразличием, как обычно я предпочитал делать, или, ещё хуже, дать призрачную надежду на отношения, чтобы потом не оправдать её. Мне не подходили оба варианта… Свою холостяцкую философию я в тайне не хранил, репутация бабника сопровождала меня по жизни в любом публичном месте, да и сомнений не вызывало то, что Мишель знала, на что добровольно идёт. Девушки, которые лелеяли фантазии перевоспитать бабника в паиньку всегда вызывали у меня неудержимый смех. И несмотря на это всё, я не мог поступить с ней также, как с остальными. Почему ― я не знаю.
Что же было у неё на уме? Что она обо мне думала? Думала о том, что мужчина, ищущий отношений, не стал бы скрывать их от посторонних глаз, а заявил бы в открытую ― эту женщину он оприходовал. Чтобы она уж точно не досталась кому-то другому: но на Мишель я не претендовал. Думала о том, что ей жаль… Ей не нужно было отдаваться мне так опрометчиво. Я знал и предчувствовал эти мысли в щемящем молчании, и какого-то хрена меня нестерпимо интересовало, что же на самом деле стоит за пренебрежительной глухой тишиной. Танцовщица не здоровалась и не прощалась; сутки на сцене в моих руках не пробуждали в ней желание обмолвиться хоть словом, зато она покорно исполняла задания Крэга, отыгрывала эмоции и никогда более не получала за них выговоров. Я превратился в атрибут её танца, где хрупкая девушка оказалась морально сильнее "правителя страны", да и легкомысленного юбочника тоже. По соседству с желанием докопаться до её истинных переживаний всегда теплились ужасающие догадки: пока трепещущее страхом любопытство убивает во мне силы и время, может, Мишель совсем не волнует случившееся? Может, она живёт своей жизнью и даже не задумывается… Продолжает превосходно выполнять свою работу ― мы же здесь оба за этим…
С момента начала подготовки к премьере прошёл сентябрь и приближался конец октября: каждый день был расписан по часам, мы разъезжали на такси то в один, то в другой зал. Страсти понемногу утихали, между мной и Мишель постепенно появлялся диалог. Тяжело было выбить время в театре, но сцена мне и лапуле доставалась довольно часто, хоть и сравнительно редко мы оставались наедине без присмотра хореографов. И даже в такие моменты я больше не позволял себе сексуального подтекста ― это было бы слишком опрометчиво по отношению к лапуле, да и слишком много посторонних ушей в коридорах и соседних репетиционных залах, остающихся до поздна в преддверии скорого дебюта. Как и обещал, я не распространялся в коллективе о нашей маленькой тайне. Честно говоря, мне давалось это слишком легко, ведь ближе пушечного выстрела я никого к себе не подпускал со времён предательства лучшего друга: легко держать язык за зубами, когда никто тебя не слушает.
Единственная, с кем я общался более тесно, чем с остальными, как это ни странно, была Мишель. Пускай, это были дозированные пустые диалоги, которым я был безумно рад после ледяного безразличия в свой адрес. К нему я так и не смог привыкнуть, каждый день стараясь обнажить перед танцовщицей безобидное желание общаться на более доброй ноте. Постепенно лапуля перешагнула через свою гордость ― так я понял, что на продолжительное молчание у девушки действительно были веские причины, помимо показного равнодушия, и это от чего-то меня неумолимо ранило. Значит, эта пауза была ей нужна… Я стал ловить её редкое внимание и улыбки от моих шуток как нечто особо ценное после пережитого ею негативного по моей вине опыта. В стенах театра она оставалась единственной, с кем я мог практически свободно заговорить. С течением октября лапуля стала даже добра и приветлива ко мне, как будто я вовсе не делал ей больно.
Я не знал, радоваться или грустить. Это просто вводило меня в транс: Мишель переступила через разочарование, сохраняя со мной дружеские отношения, оставляя позади наш потрясающий секс. Бывает, девушка не покидает головы до тех пор, пока не окажется в постели ― так я и думал о Грэхем, как о вожделенном объекте, возбуждающем мои мужские фантазии. Представлял, какая она горячая и узкая изнутри, как она двигается на мне между сочными поцелуями, и, когда представления эти превзошли все ожидания, я остался застигнутым врасплох воспоминаниями, которых мне до сих пор не хватало для утоления голода по ней. Сначала навязчивая страсть, теперь навязчивое сострадание к разбитому сердцу: большим откровением для меня стало то, что я снова желал танцовщицу. А ведь я думал, мы разок переспим, и мысли о ней как рукой снимет…
Общение с ней теперь выходило само собой, почти как раньше, а я наблюдал
