плечи.
Мы занимались сексом на легендарной театральной сцене Бродвея, сокрушая стрекот и монотонное гудение сценических ламп сочными влажными звуками. Они отскакивали от гигантских глухих стен, прятались по рядам и закрадывались под каждое алое сидение. Любой зритель нашей постановки сможет почувствовать нечто большее в этом зале, чем эмоции, оговоренные в сценарии. Это была бы наша маленькая тайна.
С Мишель мне было удивительно хорошо. Я пульсировал между её узких чувствительных стенок, ощущая горячую влагу, растекающуюся по стволу и затекающую в пах. Девушка наклонялась за голодными поцелуями, от которых кружилась голова, поднималась на колени, упираясь ладошками мне в грудь, и мы оба синхронно стонали от глубины, на которую я в неё проникал. Любопытствующие взгляды на её раскрывающиеся пухлые половые губы, на то, как сминаются под впивающимися пальцами сочные мышцы ягодиц и бёдер, вынуждали тело реагировать готовностью кончить в ту же секунду, но я изо всех сил оттягивал момент разрядки, боясь показаться, как бы это ни было мне странно, через чур впечатлительным. Наша прелюдия будто тянулась с первого дня знакомства, а теперь я не мог думать ни о чём, кроме как позволить случиться финалу Мишель раньше своего.
Я зажмурил глаза и стиснул зубы от захлёбывающегося в грудной клетке удовольствия: ладони нашли её упругие сиськи, легли поверх, зажимая набухшие соски. Спортивное голое тело вырисовывалось перед глазами даже тогда, когда веки были прикрыты ― противостоять наслаждению становилось невозможно. Плохо скрываемая стервозность выдавала во мне подступившую агонию: я лихорадочно опустил руку, нащупывая клитор, и тут же ощутил на своих губах её грудной мученический стон облегчения. Танцовщица рухнула в мои полуобъятия, содрогаясь всем телом, мышцами вокруг ноющего удовольствием члена, судорожно вдыхая тёплый воздух. Её потерянный контроль и неожиданно рванувшее удовлетворение оглушило все мои посторонние мысли, позволяя и мне забыть о нормах сексуального приличия. Все чувства сосредоточились между ног, приближая меня к кульминации нашего замечательного знакомства: лавина острого спазма охватила мышцы и быстро сокращающуюся плоть. Выстрел боли и блаженной слабости окатил весь организм, пока я, едва успевая разорвать нашу тесную позу, излился на деревянный паркет.
Концертный зал вдруг стал по-прежнему одиноко и угрожающе беззвучным. Софиты источали блёклые пыльные лучи света, как будто бы стыдливые, разочарованные. Я привыкал к звону в голове, к приятному потрясению и прислушивался к ноющему расслаблению в каждом участке тела. А чтобы не заснуть, следил за Мишель: у танцовщицы дрожала внутренняя часть бедра, её пальчики легли на промежность. Она будто всё пыталась удержать внутри остатки нашего удовольствия, до конца не осознавая, как это могло с ней случиться. Полностью и я не мог принять, что этой игре почему-то пришёл конец.
Мы молчали. Если бы тяжелыми жадными вздохами можно было бы изъясниться друг перед другом о наших размышлениях, которые, очевидно, к обоим теперь стучались в совесть, мы бы уже воспользовались этим языком.
Теперь действительно нужно было придти в норму, создать хотя бы видимость репетиции перед приходом Макарти. Только я не мог понять, как мне заговорить с Мишель… Оправдания роились в голове, а язык не поворачивался над привычными заготовленными фразами:
"Пора бежать на работу", ― мы работаем вместе, лицом к лицу, мне не сбежать…
"Лапуля, было круто, повторим как-нибудь?", ― хочу ли я на самом деле это говорить вслух, если уверен, что это произведёт обратное впечатление с точностью до наоборот…
"Не готов к отношениям"…
Я не был готов к отношениям. И узнав Мишель в обнаженном виде мучительно не был готов отказаться от очередной близости… Наверное, так и становятся подонками.
― Мишель, я никому не расскажу о том, что было, ― из всех существующих слов в моей речи такая фраза была самой красивой, честной и правдивой. Девушка распахнула свои пепельные тревожные глаза, не сразу найдя меня в пространстве. Мы лежали головами на полу друг на против друга, долго изучая лица. В груди растеклась свинцовая щемящая тяжесть под гнётом неразборчивых эмоций в её выразительных побледневших и спокойных глазах, но я всё понял.
Просто мне безумно захотелось ей пообещать что-то, что я смогу для неё исполнить.
2.2
Мы переспали. Это не выходило ни на секунду из моих грязных мыслей, когда наши взгляды обезоруживающе испытующе сталкивались. Предвкушено радуясь началу совместных репетиций, мог ли я догадываться, какая атмосфера воцарится за кулисами, после первой же встречи с Мишель на сцене?
Прежде меня бы это не стало заботить. Прежде я всегда выходил сухим из воды: мимолётные интрижки не имели на меня никакого влияния, разве что иногда я случайно связывался с девицами, состоявшими в отношениях с разъярёнными бугаями, угождая под их тяжёлую руку. Кажется, что хорошая физическая подготовка мне и нужна была только чтобы решать подобные вопросы на одном уровне с зачинщиками беспорядков в пивнушках… Но связь с Мишель била все рекорды доставленных мне когда-либо проблем. Потому что прежде всего это были проблемы эмоционального характера.
Я мучался: секс случился, он был великолепен, да я и не прочь был его повторить и, возможно, имел бы наглость об этом даже спросить у лапули, только она сдержанно презренно молчала. Не выпытывала, хочу ли я отношений после того, что между нами было, не допрашивала, что это значит, не кричала, не называла козлом. Просто очень долго молчала, не оставляя шансов понимать, как теперь девушка ко мне относится. Я оказался впервые в подобной гнетущей ситуации, из которой не мог сбежать, так как мы оба продолжали работать не просто в одной труппе, а лицом к лицу ежедневно, прикасаясь друг к другу в танце, а потому я вынужденно задумывался о цене человеческих чувств и достоинства, которыми я поступился ради личной выгоды.
Вот, что сделало со мной её тягостное молчание… Ещё недавно мы прекрасно с ней ладили, просто по-человечески. Я не желал отталкивать Мишель после близости, но и объяснять, почему не собираюсь вступать в отношения, которые почему-то обязательно должны следовать после интрижки, не намеревался. Может, я в глубине души ждал, когда она будет интересоваться сама, как это делают другие; тогда бы я привычно отмахнулся от женских неосторожных расспросов, оставляя девушке место для раздумий над моими возможными душевными травмами. В итоге задумывался
