челюсть сжимается от ее намека на то, что наше прошлое — это какой-то грязный секрет, который она хочет скрыть от своего крутого мужа.
— Почему меня должно волновать, чего ты хочешь?
— Ты тоже не хочешь, чтобы он знал.
— Может быть, да. А, может быть, я выпью с ним и расскажу ему обо всех тех способах, которыми я преследовал его хорошенькую жену и трахал ее во все дырки, пока она кричала о большем. Ему не помешали бы некоторые подсказки.
Розовый оттенок снова вспыхивает на ее щеках, и она поднимает руку, чтобы дать мне пощечину, но я быстрее. Я хватаю ее, прежде чем у нее появляется шанс действовать.
Может быть, это из-за того, что я снова прикасаюсь к ней, или из-за гнева, сияющего в ее темных глазах, которого ей не позволено иметь. Но за долю секунды мое настроение меняется с серого на черное.
Все сдерживаемые эмоции вырываются на гребаную поверхность, уничтожая любую крупицу контроля, которой я обладаю.
Используя свою хватку, я поддерживаю ее, прижимаю к двери и зажимаю ее запястье над головой. Она ахает, когда я прижимаюсь к ней своим лицом, мои губы касаются раковины ее уха. — У тебя есть два варианта, Наоми. Первое: развернись, покинь мой кабинет и никогда, блядь, больше здесь не показывайся. Не говори со мной о своем муже или о своих проблемах, и никогда, черт возьми, не проси меня выслушать тебя. Во-вторых, останься и неси ответственность за последствия.
Она быстро моргает, ее нежное горло судорожно сглатывает. Моя рука чешется схватить ее за горло и сжать, пока у нее не закружится голова и она не начнет хватать ртом воздух. Пока она не затуманится и у нее не закружится голова, но она не будет сопротивляться мне, потому что доверяет мне дать ей кислород.
Бля.
Теперь, когда этот образ сформировался у меня в голове, я не могу прогнать его.
Она тоже не собирается уходить. Не пытается оторваться от меня.
— Твое время вышло, Наоми.
Глава 22
НАОМИ
Я замерзла.
Не в силах пошевелиться.
Не в силах моргнуть.
Не в состоянии даже дышать.
Мое сердце колотится так громко, что в ушах гудит от его ритма. Воздух ощущается как острые иглы, покалывающие мою кожу и впивающиеся в кости.
Твое время вышло, Наоми.
Я слышала, как Себастьян сказал это, но мой мозг не до конца это воспринял. Но потом я вспоминаю, почему я вообще пошла на такой рискованный шаг, войдя в его кабинет.
Я должна была заставить его изменить свое мнение о работе с Акирой. Это единственная причина, по которой я с ним разговариваю.
Но все расплылось, когда он дотронулся до меня, схватил за запястье и прижал к стене, как будто он ждал этого годами.
Может быть, я годами ждала, когда он тоже это сделает.
Нет.
Я не могу позволить себе снова спуститься в эту кроличью нору. На этот раз действительно не будет никакого выхода.
Выйдя из ступора, я пытаюсь вырвать свою руку из его, но он сжимает свои тонкие пальцы на моем запястье, так что я вздрагиваю от боли.
Его твердая грудь прижимается к моей вздымающейся. Вспышка жара пронзает меня, когда память моего тела возвращается на семь лет назад, когда он заманивал меня в ловушку.
Когда его аромат бергамота и амбры наполнил меня взрывом одновременно трепета и страха.
Когда его близость означала, что моя жизнь перевернется с ног на голову.
Семь лет спустя все осталось по-прежнему.
Независимо от того, сколько я медитировала и тренировала свой разум, чтобы подняться над своими потребностями тела, одной встречи достаточно, чтобы мои усилия рухнули.
Все мои надежды удержать все в себе исчезают.
Как наркоман, я возвращаюсь к той фазе своей жизни, когда она не имела никакого смысла, потому что его больше не было в ней.
Когда я боролась с собой, чтобы не заказать билет на следующий рейс обратно в Америку только для того, чтобы увидеть его еще раз.
Даже из тени.
Но я только обманывала себя.
В каком мире будет достаточно увидеть его в последний раз? Прошло всего два дня с тех пор, как я снова столкнулась с ним, и я была в постоянном состоянии гиперсознания, которое не могу объяснить.
Я провожу ночи, ворочаясь и трогая себя больше, чем я привыкла, и все еще не получаю удовлетворения.
Это чувство копилось так долго, и теперь оно взрывается у меня в глазах.
— Что… — я замолкаю при звуке своего хриплого голоса и прочищаю горло. — Что ты делаешь?
— Я дал тебе выбор, и ты не ушла, — он говорит очень близко. Так близко, что его горячее дыхание, смешанное с кофе и
мятой, ласкает мою кожу. Его близость морочит мне голову больше, чем я когда-либо могла себе представить.
— Отпусти меня, Себастьян.
— Я говорил тебе, что будут последствия, и ты не сдвинулась с места, чтобы уйти.
— Я сделала это.
— Недостаточно быстро, — его свободная рука обхватывает мое горло.
Шокирующая волна ощущений пронзает меня, и мое сердце почти перестает биться.
Святой Иисус.
Все мое тело обмякает, когда его большой палец касается точки пульса, а затем нажимает на нее достаточно сильно, чтобы я полностью осознала его присутствие.
Прошло так много времени с тех пор, как кто-то прикасался ко мне с непримиримым контролем. И хотя я не хочу, чтобы на меня это влияло, я не могу справиться с приступом мурашек, покрывающих мою кожу.
— Тогда говори. Ты говорила что-то о том, что мне следует держаться подальше от твоего мужа, — шепчет он тоном, который проникает сквозь границы моих ушей и течет у меня в крови.
— Ты должен, — мой тон такой низкий, что я едва узнаю в нем свой собственный.
— Почему?
— Я же сказала тебе. Потому что он опасен.
— Что, если я тоже опасен, но совершенно по-другому? Что, если я захочу посмотреть, кто из нас более аморален?
— Не надо…
Он просовывает свое колено между моих ног, и я ахаю, когда его бедро касается моей сердцевины. Наша одежда разделяет нас, но мы как будто плоть к плоти.
Пульс к пульсу.
Тело к телу.
— Себастьян… остановись…
— Ты же знаешь, что это слово меня не останавливает.
— Мы больше не дети. Это не игра.
— Может быть, так оно и есть. Может быть, нам стоит продолжить с того места, на котором мы остановились.
Его губы касаются раковины моего уха, и
