которая слепо берется за все подряд.
— Ты права, — вздыхаю, чувствуя обиду за себя, свою несостоятельность и неспособность сказать «нет» Аксенову.
— Тебя это гложет? — подруга, кажется, довольна итогом разговора, а меня еще больше прибивает.
Теперь я думаю о своей мягкотелости.
Телефон Маруськи разрывается от громкой музыки, и она убегает разговаривать в другую комнату. Я слышу ее взволнованный, но восторженный голос и понимаю, что она вернется с отличными новостями.
Мой телефон тоже оживает. Приходит сообщение:
Мастер Вселенной: Как на счет поздней тренировки?
Сердце подпрыгивает в груди. Я печатаю ответ сразу же.
Клюковка22: Насколько поздно?
Мастер Вселенной: В девять?
Мастер Вселенной: После обещаю отвезти тебя домой.
Мастер Вселенной: И собаню своего заберу, если ты не против.
Я пишу и стираю, пишу и стираю. Никак не могу придумать остроумную шутку или хоть что-то вменяемое. Все, что напишу кажется глупостью. В конце концов ограничиваюсь сухим «ок». Отправляю сообщение и терзаюсь сомнениями. Может, стоило написать что-то еще?
От мыслей отвлекает Маруська, влетевшая в кухню. Она громко пищит и прыгает, а потом бросается в мои объятия.
— Они предложили мне работу!
Подруга душит меня и громко визжит, у меня закладывает в ушах. Я жмурюсь, обнимаю ее в ответ и хохочу:
— Кто предложил? Куда?
— «Студия Артемия Лебедева»! — Она отрывается от моей шеи и продолжает скакать.
— Сказали, что их зацепил мой подкаст, — она садится за стол и обмахивает раскрасневшееся лицо обеими руками. — Поверить не могу!
— А я могу.
— Буду искать для них новости, делать по ним краткие сводки. Пока на удаленке, а потом, если я рассматриваю вариант с переездом в Москву…
— Ого, — не сдерживаюсь я и вмиг скисаю.
Мало того, что Соколова отправляют в столицу, теперь еще и лучшая подруга собирается туда же. В том, что она захочет вырваться из нашего городишки я не сомневаюсь ни на минуту. От мысли о том, что я останусь тут без нее у меня в груди щемит. Но ради нее и ее сегодняшней радости я отбрасываю прочь все свои грустные мысли.
Несколько часов мы болтаем с ней не умолкая. Я забываю на время о том, что тоже собиралась поделиться тем, что у меня происходит. А ближе к вечеру и вовсе отбрасываю эту идею, не хочу портить ей настроение.
Звонок в дверь застает нас обеих врасплох. Маруська бежит открывать, но я и так догадываюсь кто это.
— Стасян? — подруга отступает от двери и впускает соседа в коридор. Я выглядываю с кухни и приветливо машу рукой.
Стас держит в руках букет свежесобранной земляники. Его щеки такого же цвета, как ягоды. Следов от синяка, поставленного ею, уже не видно.
— Это тебе, — мямлит он.
— Давай заходи! — ворчит она, подталкивая его на кухню. — Чего так долго, пироги из-за тебя остыли.
— Да я…
Маруська передразнивает его, ворчит, а сама идет вслед за ним улыбается, глаза горят от радости. Я решаю оставить их наедине и собираю сумку.
— Ты куда? — пугается Стас и едва не промахивается задницей мимо табурета.
— У меня скоро тренировка.
Чмокаю подругу в щеку, и точно так же прощаюсь с ее соседом и убегаю. Еще только шесть вечера. Я знаю на что потратить время и быстро добираюсь до спортклуба.
В «Цитрусе» сегодня довольно людно, но я нахожу свободный столик в углу и, взяв себе стакан кофе, сижу в телефоне. Мы создаем с Давидом и Машей отдельный чат для обсуждения обзора. Давид уже накидал план и схематично набросал текст, предлагая нам дополнить его на свое усмотрение.
Я долго пишу, обдумывая каждое слово. Это тяжело. Я понимаю, что не могу выразить свою мысль красиво и литературно. У меня по-другому устроен мозг, он заточен на аналитику, на поиск и исправление киво построенных предложений, придание тексту красок. Но я не способна создать что-то с нуля.
Решаюсь послушаться подругу и сказать об этом Аксенову.
С полчаса, возможно даже больше, обдумываю что сказать и как. Сначала пишу ему личное сообщение, но потом сразу же удаляю, пока он не успел прочитать. Думаю над новым сообщением, над каждым словом, стираю и пишу снова. Аксенов в сети и возможно видит мои потуги. Неожиданно телефон в моих руках начинает вибрировать, и я вижу на экране фотографию звонящего — своего преподавателя.
— Вы что-то хотите мне сказать, Ермакова? — голос звучит бодро и даже немного насмешливо.
— Нет, — с испугу реагирую я, но передумываю и решаюсь, — то есть, да! Хочу.
— Может, вам проще сказать об этом вслух? Или мне все же дождаться сообщения?
- А-э… я не могу, — куда пропадает мой голос? Соберись, Олеся, это просто «нет», а не конец света. — Я не могу ничего написать.
— Да, я заметил.
— Я имею в виду не сейчас. Не сообщение. Я говорю об обзоре. Я не умею их писать, — набираю полную грудь воздуха и выпаливаю. — И не должна.
Чувствую, как горю от стыда вся: от кончиков пальцев ног до волос. Хорошо, что он меня не видит.
— Насколько я понимаю, моя обязанность в «Цензорах» — обязанность редактора. Так вы сказали, принимая меня в клуб.
— Все верно, — он растягивает слова, как будто раздумывает о чем-то. — Но я подумал, что написать обзор будет для вас что-то вроде вызова, или дополнительной возможности проявить себя…
— И я благодарна вам за эту возможность, — хотя наверняка со стороны выглядит совсем не так.
— Ну, тогда воспользуйтесь ею.
Кажется, для него это очевидно. Я не нахожу ни одного достойного контраргумента.
— Спасибо, — бормочу я и вяло прощаюсь.
Кладу трубку с неприятным ощущением, что меня где-то обманули, но я не понимаю где и в чем.
— Вот и постояла за себя, — бормочу я и снова открываю текстовый редактор, где не написано ни строчки обзора. Голова вообще не соображает.
Думаю о том, что сказала сегодня Маруська. А еще о том, что пребывание в клубе действительно не приносит мне радости. От слова совсем.
Иду в раздевалку уставшая и измученная. Девушки громко переговариваются, принимают душ после тренировки и сушат волосы. Все они собираются домой и лишь я одна наоборот надеваю спортивную одежду и чуть не плачу.
Остальные косятся на меня, как на сумасшедшую, и постепенно уходят домой. За окном уже темнеет. Я поспешно обуваюсь и набираю воду в спортивную бутылку. Помню про опоздания и наказание за каждую пропущенную минуту.
Захожу в пустой зал за три минуты до начала.
Соколов сидит на полу у окна и увлеченно рисует. У меня пересекает дыхание. Наконец
