зажмуриваюсь, втягиваю голову в плечи и сжимаюсь от обрушившейся на меня какофонии звуков: ора толпы, музыки, сопровождающей каждый бой, счета рефери, наставлений тренера. А потом опять резко глохну. В этот раз, правда, не до конца, звуки все же доносятся до меня, но будто сквозь толщу морской воды – глухо.
Аллах, это каждый раз невыносимо. Гораздо хуже, чем когда я пропускала сама! Ну же, давай, трусиха! Веду головой, чтобы избавиться от разливающейся в глазах черноты, беспомощно сжимаю край самой простой дээспэшной скамейки, и тут мои пальцы утопают в горячей сухой ладони. И все… Все сразу становится хорошо. Чуть заваливаюсь на бок, укладываюсь головой на плечо, растягиваю губы в блаженной улыбке. Муса незаметно трет покрытый нервной испариной лоб губами:
– Он ушел от удара, а потом провел шикарный контрприем, – довольно растягивая слова, восстанавливает для меня упущенный ход событий. – Давай уж, дыши, – ворчит, но глаза все равно смеются. И с таким… знаете, сытым довольством по мне проходятся.
Мои щеки розовеют, но уже не от стыда. А от самого настоящего предвкушения.
Перевожу взгляд на ринг. Рефери как раз считает валяющемуся на ринге мальчишке. В то время как наш сыночек спокойно стоит в углу. Весь такой… преисполненный достоинства мужичок. Маленький воин. Сердце заходится от невероятной материнской любви. Когда-нибудь я точно этого не выдержу. А ведь он мальчик! Даже представлять не хочу, что чувствовал мой отец, когда на ринг выходила я.
А счет уже идет на семь, восемь… Это последний раунд.
– Успел, – шепчу я.
– Ну, я ведь обещал.
– Боялась, что Умар разнервничается, если тебя не увидит.
– Как будто я когда-то пропускал его бой.
Пару раз такое было, но тогда Муса сразу предупреждал сына, что дела не дадут ему выбраться, как бы ему того не хотелось. Да-да... Гатоев в самом деле старается. Это было мое условие – его обязательное участие в жизни детей. Если он, конечно, хотел, чтобы дело не ограничилось одним Умаром. Процесс переговоров шел тяжело. Муса злился, говорил, что и так при первой же возможности домой едет. Но мне этого было мало. Даже в свои двадцать я понимала, насколько огромен риск, что он, погрязнув в работе, самоустранится от воспитания мелких. И как важно этого не допустить…
Где я черпала мудрость? Как мне удавалось каждый раз брать верх над мужем – не знаю. Но факт есть факт. Муса – прекрасный, полностью вовлеченный в воспитание детей отец. Почти невероятная история, учитывая то, какую должность он занимает.
Соперники в ринге обнимаются. Рефери берет их обоих за руки и поднимает вверх ручку Умара. Муса свистит так громко, что у меня закладывает уши. Умар, завидев отца, сияет, как начищенный чайник. На нас, конечно, оборачиваются. Но, кажется, Гатоева все же не узнают. В целях конспирации он надел простые джинсы и толстовку, а лицо спрятал под козырьком бейсболки. В таком прикиде он сразу сбрасывает лет десять. И выглядит таким горячим, что у меня внизу живота теплеет.
– Что? – хищно сощуривается.
– Выглядишь как заправский хулиган.
– Я так понимаю, это комплимент, а, жена?
Блин. Стискиваю ляжки. Гатоев растягивает губы в широкой кривоватой улыбке. Ни за что не буду подпитывать его и без того раздутое самомнение! Он и так знает, как на меня действует.
– Пойдем лучше к раздевалке, – бурчу я, потому что в том же направлении убегает и Умар с тренером.
– Я его заберу. Ты лучше к Малике иди.
– Забрал ее из садика? – округляю глаза.
– А что такого?
– Нет, ничего, – касаюсь кончиками пальцев его, чтобы и впрямь не раздувать из этого события такую уж сенсацию. – Так она в машине?
– Уснула в дороге, – скупо кивает Муса и первым встает, чтобы подать мне руку. Поднимаюсь, машинально касаясь выступающего живота рукой. Гатоев в мгновение весь подбирается:
– Все хорошо с малым?
– Все отлично. Просто эти скамейки ужасно неудобные.
– Ну, так потереби коллег. Ты не последний человек в федерации.
Да-да, чтобы Муса сильно не расслаблялся и поумерил свои патриархальные замашки, сразу по окончанию института я устроилась на работу в федерацию тайского бокса. И за это время даже успела сделать какую-никакую карьеру, что было непросто, учитывая, что мне пришлось взять перерыв на еще один декрет. В любом случае я всем довольна. Кризис среднего возраста мне не грозит. Потому что все, о чем мечталось в юности, с некоторой поправкой исполнилось. С поправкой на то, что со мной случилось многое из того, о чем я и мечтать не могла.
– Хотя нет. Забудь. Иначе твой декрет опять затянется до самых родов.
– Муса… – закусив губу, смотрю на этого невозможного человека.
– Закончили разговор. Иди к дочке.
Набираю побольше воздуха в легкие, открываю рот. Смотрю в его предостерегающе сощурившиеся глаза и… захлопываю коробочку. Пусть покомандует. Я не хочу вступать в спор ради спора на пустом месте. Счастливый брак – это всегда компромисс. Муса тоже старается. И, в конце концов, всегда действует в моих интересах. Я же лавирую. Раздвигаю его границы там, где это возможно, а где нет – воспринимаю это как данность, определяющую мужчину, которого я всем сердцем люблю.
Пряча улыбку, разворачиваюсь на пятках. От одной из стен тут же отделяется пара охранников. Жесткий протокол безопасности – тоже компромисс, да.
– Сам решу насчет кресел, – прилетает в спину голос мужа. Я останавливаюсь, зажмуриваюсь. Счастье омывает волной тепла. С ног до головы, с ног до головы… Не поворачиваясь лицом, киваю и ухожу, чтобы не разреветься. Слезы Мусу пугают. Если рыдания Малики он еще как-то терпит, списывая их на неизбежность взросления, то мои… он переносит болезненно. Впрочем, у меня нет повода для слез. Другое дело, что очередная беременность сделала меня чересчур сентиментальной. Может, потому что мы решили – это наш последний ребенок. С недавних пор Муса начал чересчур загоняться насчет нашей разницы в возрасте. Дурачок.
Тихонько юркаю на задний диван машины. Малика сладко спит, пристегнутая в кресле.
– Даже бровью не повела, когда пришлось перепарковаться, – ухмыляется с переднего сиденья водитель. Отвечаю ему улыбкой. Малика крепенькая четырехлетка. Со вторым ребенком мы с Мусой не торопились. Наслаждались друг другом, притирались, мудрели… Теперь даже сложно представить, как сложились бы наши жизни, если бы Муса дал мне развод. Или если бы жестко
