– Верно мыслишь, сын, – отец кивнул, за ним и дядья согласно загудели. – Завида упреждать не надо. Явится, будем уговариваться, – помолчал малое время: – Упустил я сына, недоглядел. Надо было тебя слушать, Нежатка, и воли Завиду не давать сверх меры. Эх…
В большой гридне тишина повисла, всяк свою думу думал.
– А варягов звать? – подал голос тощий дядька Гостомысл.
– Позвал один такой, потом без порток остался еще и земель лишился. Ай, забыл про Буреслава Ладожского? – Нежата и сам думал о северянах, но, раздумавши, не принял.
– Волк чем хорош-то, а тем, что изверг. Сам-один. Задавить его можно, никто на подмогу не притечет. По всему выходит, что надо его приветить. Прикормишь, так он псом станет, а отворот дашь – вцепится, – Зван Одноглазый чесал макушку. – Боле ничего не просил у тебя?
– Сказал, хочет правды для рода Чермных. Прилюдно. Стало быть, надо на вече обсказать, что не они резали. А на кого свалить? Завида топить? – отец за голову схватился.
– Завид наш. Дурного о нем говорить не надобно, то позор на весь род. Скажем, что вои его, но без указу. Я уговорюсь с Глебом, – Нежата прихлопнул ладонью по столу. – Так что порешим?
– Само в руки пришло, откуда не ждали. Чего ж нос воротить? Соглашайся, Нежата. Смотреть за ним станем зорко. Если удумает чего, так найдем управу, – Зван на меч свой указал.
– Войско отдаст, воеводой станет, а там посмотрим, как его спихнуть. Соглашайся, сын, – отец кивнул. – Вот еще что, надо Гостомыслу помочь. Сними с него побор, пусть расторгуется. И ряд насадный ему отдай. У него в дому прибавление, деньга нужна.
– Люди шептаться будут, что своим места даем, – Нежата уперся.
– Поговори еще! Гостька за тебя глотку драть станет, так расплатись. Свои же, родня.
Скор голову опустил, злобу утаил. Знал, что просить станут, себе в прибыль торговаться, но все одно, принять такого не мог и не хотел. Но разумел и то, что без рода ему не сдюжить.
– Так-то лучше, – отец подкрутил сивый ус. – Ступайте, завтрева по посадам идите, сулите всякое, чтоб Нежату кричали.
Дядья зашумели, встали с лавок и потекли вон из хором. Да и Нежата двинулся, хотел на воле вздохнуть и подумать. Из головы не шла Влада….Владушка. Не мог забыть, как смотрела на него сегодня, когда повстречалась на улице. Себе не простил, что опечалил пташку любую.
Сошел Нежата с крыльца и ринулся в темень уличную. Шел, не разбирая дороги, продирался сквозь кусты черемуховые, смахивал с лица паутину легкую, себя корил и ругал:
– Беду я тебе принес, Владушка. Обещался беречь, а печалю. Не простишь, не забудешь…
Несло Скора к хоромам Божетеха, опомнился уж, когда оказался на малой стогне. Смотрел на окошки, что светились в сумерках теплом и отрадой, да нянькал горе свое. Знал, что подневолен он и роду, и семейству своему. А сердце унять не смог, не посмел выкинуть то светлое, что схоронилось в нем глубоко.
– Две отрады в жизни, ты и сын, – кричать хотел, бессилием маялся. – Был бы от тебя, и вовсе счастье.
Хотел было в дом идти, звать пташку свою, но себя пересилил. Разумел, что с отчаяния все порушит, а потому и решил встретиться другим днем. Говорить с любой, просить прощения и помощи. Все забыть не мог, сколь сил в него вошло, когда Владка ворожила. Знал, что настанет день, когда без ее дара обойтись не сможет.
Оправил опояску, пригладил косицу и пошел в посады, туда, где Глеб осел. Знал Нежата, что Завид вскоре будет в Новограде, а стало быть, времени терять не можно.
Сумерки густые повисли над градом, тишина, ветерок легкий и далекий лай собак. Нежата ухмылялся дорогой, все думал, что в нем все так же, как и в этой постылой ночи. Мрак и вой псов. И сам он бредет один-одинешенек, лишь свет Владкин не дает кануть в темень непроглядную.
– Вон как. – Голос Чермного застал врасплох. – Князь по ночам бродит, себя не бережет. Заходи нето, чего ж так стоять?
– Здрав будь, Глеб, – Нежата поднялся по приступке, встал рядом. – Не князь пока, но с твоей подмогой, авось буду. Разумел?
– А чего ж не разуметь? Порешил твой род, значит? Добро. Похлещусь за новоградцев. А что ж с моим родом? Правды ждать, нет ли?
– Будет тебе правда. Глеб, не с руки мне Завида позорить, крикну, что резали не Чермные, а тати, что из дружины княжьей утекли. Скорам урон – не доглядели, но не стыд. Ну, как? Сговоримся?
Глеб пригладил бороду, помолчал малое время, потом уж молвил:
– Пусть так. Княжьему роду себя ронять нельзя. А мне жалиться не на что, лишь бы Чермных обелить, – подошел близко и положил руку на плечо Нежаты. – Уговор.
Скор ответил тем же, опустил ладонь широкую на крепкое плечо Глеба:
– Уговор.
Постояли чуть, пободались взорами, а потому уж заулыбались.
– Непростые времена ждут нас, Скор.
– А когда были простые, Чермный?
– Твоя правда, – хохотнул Глеб. – Ну что, будем дожидаться вече. Ты в посады послал?
– Родня поможет.
– Добро. Я весть отправлю воям своим, чтоб изготовились. Сам буду по Новограду ходить, народец пугать. То на пользу, верь. А теперь давай расходиться, мало ли кто увидит. Не с руки. Пойдем нето, провожу до переулка.
– Не маленький, сам дорогу знаю, – Нежата хмыкнул.
– Да по пути нам, Скор.
– Вон как, – хохотнул. – Никак зазноба? Иначе с чего бы ты в ночь потащился со двора?
– А если и так? Не пустишь? – Глеб бровь изогнул, смотрел чудно, будто изгалялся.
– Я тебе не батька. Ступай, радуйся.
– Вот спаси бо тебе, Нежата, за дозволение. Идем, прилип что ль?
Пришлось идти. Шагал рядом с Чермным, чуял силу его – горячую, огневую – противился ей, да не сам будто, а вопреки. Не боялся, но принимал мощь его. Примечал, что и Глеб посматривает сторожко.
– Чермный, ты на род свой озлился? – Нежата сорвал травину, в рот сунул. – Извергли же.
– Не на род, на того, кто клевету сеял, – Чермный положил руку на оплётку меча. – Не опасайся, мстить не буду, не с руки мне. Но правду народ знать должен. А ты, Нежата, помни, что Завид враг мне. Уговоришься с ним не воевать, я его на бой вызову. Один на один.
– Он брат мне, – надавил голосом Скор. – Хочешь и мне ворогом стать?
– Рано затрепыхался. Вот поведет Завид войско на тебя, тогда и посмотришь, кто и кому брат и друг. Нежата, не видал ты, что в Усадах творилось, я видал. Человек такого сделать не мог, только нелюдь. Ни жалости, ни долга. Завид давно никому не родня, если только Леду. Но и тот бы отворотился.
– Не грозись.
– Упреждаю, Нежата. Мы с тобой в одной насаде теперь, так ты думай, как уживаться станем. Я тебе не вру, так и ты мне в ухи воду не лей. Ты сам Завида опасаешься, и оно правильно. Да и род твой от него загодя отвернулся, иначе не порешил бы меня на воеводство ставить. Что, не так? – Глеб говорил от сердца, и то Скор чуял.
