волосы Зака развевались на ветру. Новая маска вдоль середины лица скрывала отсутствие носа. Она была в форме лодочки, с бугорком там, где должен быть нос. А под бугорком — две дырочки для дыхания. Держалась маска на четырех ремешках, что затягивались на затылке под волосами.
Зак де Сама стоял, заглядывая за борт, куда медленно и понемножку рвал бумагу в мелкие клочки. Он смотрел, как ветер уносит клочки далеко в бурлящее море. Когда листы кончались, он касался пальцем глифа жизни на поясе. В свободной руке появлялся сначала плоский кусок древесины, а затем стопка квадратных листов бумаги.
И Зак вновь методично рвал бумажки одну за другой.
Сверху доносилось трепыхание косых парусов, так похожее на шепот знамен во сне. За бортом раздавался шум тяжелых бурлящих волн. Казалось, с каждой минутой они становятся всё темнее, приглушая цвет морской синевы. Вокруг открывался унылый серый пейзаж моря, от вида которого сердце глодала тревога.
«Приближается морской шторм. Сомнений нет. Хромая каравелла потонет, если не доберется до берега» — подумалось Актеону.
Он встряхнул головой, отгоняя пессимистичные прогнозы. Направился в жилые каюты, где нет ветра.
«Боже милостивая, ну и тоска. Скорей бы уже оказаться в Раме. Там хоть королевские дворцы теплые».
Тут же следом Актеона осенила другая мысль:
«Хочу сладкий зефир. С чаем».
Интерлюдия 1. Гаран и Зирана Шульц
Два года назад. 903 г.
Зирана сидела на табурете у точильного камня и со скрежетом точила алебарду.
Проходя мимо, Гаран кинул ей адамантовую перчатку и уселся возле камина.
— На, лови, кузнец просил передать.
Та принялась надевать и проговорила:
— Удалось у него выпросить ещё железных доспехов для манекенов?
Гаран уселся на ковер перед камином.= и вытянул руки над потрескивающем огнём.
— О-о, как только я зарекнулся о манекенах, так он меня чуть слюной не забрызгал. Говорит, и так задолбался по двадцать раз переплавлять один и тот же металл, а другого жалко. Мол, ни дня не проходит, как новехонькие тренировочные доспехи привозят ему в тележке, разбитые и смятые в труху. А ещё добавил, что пожалуется самой Госпоже на это безобразие.
— Вовт дувень, — пробормотал Зирана, прикусив зубами ремешок, чтобы застегнуть ремень от перчатки на запястье.
— А ты что думаешь, Линталия? — мягко спросил Гаран, когда ее миниатюрная версия появилась со вспышкой искр.
Птица распушила искрящиеся крылья и вытянула шею, принялась греться у камина. Услышав вопрос, она издала короткий соколиный возглас.
— Говорит, что тебе нужно почаще вылезать из тренировочного зала, а то без свежего воздуха у тебя голова дурнеет.
— Передай, чтоб она шибко тут не кукарекала.
— Она слышала. — Гаран поцокал языком. — Действительно, Линталия, зачем так грубо?
— Боже, Гаран, ты ведь понимаешь, что говоришь сам с собой? — Она подняла руку в перчатке над головой и попробовала сжать, чтобы прочувствовать силу. — Найди уже себе девушку вместо этой курятины.
Он ответил с выражением старца, познавшего истину:
— Женщины ведут к душевной дисгармонии…
— Что, Аника отказала?
— Да. — Он вмиг сделался хмурым. — Как и Гида, Жизелла, Стейси. Дальше нескольких встреч и первого свидания дело не доходит. Они все считают меня чокнутым.
— Оно и немудрено, когда видят твои беседы с воображаемыми питомцами.
Линталия махнула крыльями и костер вспыхнул желтыми молниями. Затем стал медленно стихать.
— Разве воображаемые существа могут так?
— Нет, но обычный несведущий человек просто испугается молний в огне и убежит. Твою Линталию могут видеть только другие мадори. Коих, я тебе скажу, один на миллион.
— Я знаю. — Он помедлил, потёр сухие теплые руки друг об друга. — Да и миллион, если так подумать, — не очень-то великая цифра.
— Ну, если продолжать играться с птичкой из собственной маны при обычных людях, то да.
Гаран промолчал. Он достал из сумки флягу с водой и отстегнув крышечку. Ковер из шкуры медведя приятно грел зад, а языки пламени наводили покой.
Из-под точильного камня снова донёсся скрежет.
— Слушай, ты свою алебарду скоро так в пыль сотрешь. — Он глотнул из фляги. — Это ведь не лезвие катаны, а ты — не дотошный назиец, чтоб так корпеть над остротой.
— По мне — так оно уже острое… — Она тихонько прикоснулась большим пальцем к лезвию топорища. Кровь, увы, не показалась. — Но можно и поострее.
Зирана перекинула ногу через точильный камень и встала с алебардой в руке. Руку от кисти до плеча покрывал доспех из металла, похожего на нечто среднее между вороненой сталью и обсидианом. Шипов на нем пока не было — это только пробный комплект.
Даже для своих семнадцати она выглядела ещё ребенком — низкого роста, миленькое личико и два хвоста по бокам на голове. Но маленькое накаченное тело придавало ей жёсткости, и капельки пота на бугорках мышц поблескивали в свете пламени. В купе с острой язвительной улыбкой и железной проволокой на зубах, она выглядела достаточно угрожающе, чтобы отвадить всякие насмешки.
Размяв плечи и хрустнув затекшей шеей, Зирана подошла к ближайшему деревянному манекену. Тот представлял собой туловище в форме бочки, поставленное на шест. Голова вырезана в форме шлема. Вместо рук — палки, к которым приделаны щит и меч, все в трещинах и потертостях.
Зирана резко отклонилась назад, и тяжёлая алебарда со свистом полетела вперёд. Описав косой полукруг, лезвие топорища оказалось над ее головой. И, сопровождаемое женским криком, оно полетело вниз.
Раздался громкий треск. Заточенное топорище рассекло манекен от головы по середины туловища. Манекен раскололся на две половины, словно полено.
— Вот же трухлявое бревно, — Зирана тряхнула головой, смахнула хвостики с лица. С короткой отдышкой усмехнулась: — А я чуть в потолок не улетела от такой силищи.
— Ничего, — мягко подметил Гаран, — успеешь привыкнуть.
— Да я по гроб к такому не привыкну.
— Это… плохо?
Она истошно рассмеялась:
— Да это просто ахренительно!!!
Неуклюжим размахом она снесла другому манекену пол головы. Деревяшка скачками прилетела прямо в камин. Всколыхнулось пламя. Гаран и Линталия в испуге отпрянули, чтобы не обжечься.
Ещё замах, и пика алебарды пронзила плотное деревянное туловище. Её кончик показался с другой стороны. Она сделала из шеста алебарды рычаг и ударила коленом в точку центра силы, от чего пика прошлась вверх до самой головы манекена. На том месте теперь зиял грубо разодранный разлом, как в дубе, поражённом свирепой молнией.
— Зирана! — жалобно прикрикнул Гаран, отряхивая с себя золу. — Не увлекайся! Иди лучше на площадку и там маши, сколько влезет.
Но она не ответила, возбуждённо разглядывая правую руку, облаченную в адамант.
— Я сверну теперь не только горы, но
