детка? Трахал твою киску языком? Дразнить эту тугую попку? — голос Линкольна был низким и горловым.
— Боже, да, — ее спина выгнулась дугой, умоляя его о том, что он обещал.
Чееееерт.
Он засунул пальцы в ее идеальную, сладкую киску. Я знал, потому что был внутри нее. Я помнил, как ее тело отвечало на мой язык, на мои прикосновения.
Лирика подняла голову и открыла глаза.
И посмотрела прямо на меня.
Мне должно было быть стыдно.
Я ждал, что она скажет ему остановиться или покраснеет и отвернется. Я ждал чего угодно. Но она держала мой взгляд. Не отводила взгляд. Ее глаза были темными и дразнящими. Ее язык прошелся по нижней губе, затем она зажала его между зубами. Она целеустремленно покачивала бедрами, не сводя с меня глаз. Этот взгляд говорил обо всем — голод, жажда, нужда, прощение.
Это было наслаждение, агония и блаженство. И таким чертовски сильным, что я думал, он разделит меня на две части. Я не заслуживал этого взгляда. Но я украл его. Я вырвал его у него, как дьявол, которым я был, когда она выгнула спину и зарылась кончиками пальцев в его волосы.
— Да, блядь. Трахни мое лицо. Оседлай мои гребаные пальцы.
Это моя малышка. Бери, что хочешь. Владей этим, — сказал я ей глазами.
Она издала самый сладкий звук — нннннн. Затем:
— О, Боже, — ее бедра двигались быстрее. — Сильнее.
Рука Линкольна двигалась быстрее, сильнее, как она и просила. Комната наполнилась отчетливым звуком пальцев, трахающих влажную плоть, сосания и причмокивания. Тяжелым дыханием и стонами.
Ее дыхание стало поверхностным и прерывистым. Ее бедра приподнялись над столом, и я видел, как содрогается ее тело, как напрягаются мышцы шеи, как руки тянутся к чему-нибудь, за что можно ухватиться. Она была близка, так близка к тому, чтобы разорваться. Ради него. Ради меня. Ради нас.
— Кончай за мной.
Кончай за мной.
Не сводя с нее глаз, я сжал челюсти и кивнул ей. А потом она развалилась… с моим гребаным именем на губах.
— Грей, — стонала она.
Мир остановился. Я замер.
Линкольн вытащил свое лицо из ее бедер и снова опустился на корточки.
— Скажи мне, что это была ошибка. Скажи, что ты не говорила того, о чем я думаю, — в его голосе звучала боль, которую я не мог представить, что когда-нибудь чувствовал.
Лирика посмотрела на него, затем соскользнула со стола и провела пальцами по его вьющимся волосам, опустившись перед ним на колени. Ее глаза встретились с моими через его плечо.
Линкольн крутанулся на месте, вскочив, как только увидел меня.
— Клянусь Богом, я убью тебя на хрен.
Лирика схватила его за руку, притянув его обратно на свой уровень.
— Линк, нет.
У меня не было слов, чтобы успокоить его или дать ему утешение. Это не было ошибкой. Я мог уйти, когда увидел их. Но я не ушел. Я остался. Я остался, потому что, да, она принадлежала ему, но часть ее принадлежала и мне. И я ревновал. Ревновал к тому, что он попробовал ее на вкус. Ревновал, что его рот блестел от ее остатков. Ревновал к тому, что она, блядь, сейчас стоит перед ним на коленях.
Я сжал кулаки и повернулся, чтобы уйти, не сказав ни слова. Остаться означало войти туда и прикоснуться к ней, лизнуть ее, трахнуть ее, а это только ухудшило бы ситуацию.
Нежный голос Лирики остановил меня.
— Грей, не уходи.
Я не хотел уходить. Я хотел закончить то, что он начал. Я хотел снова услышать свое имя на ее губах. И еще раз.
Но это выходило за рамки меня, за рамки ее. Нас было трое, запутанных, переплетенных и сбившихся с толку, хаотичный шторм, который, я не был уверен, что у кого-то из нас сейчас хватит сил преодолеть.
ГЛАВА 24
— Я должен, — сказал Грей и исчез в коридоре.
Слезы навернулись мне на глаза.
— Линк…
— Скажи мне, что это была ошибка. Скажи, что ты не нарочно произнесла его имя, когда мой рот был на твоей киске.
Меня разорвало на части. Слова, чувства, оправдания — все это ускользало от меня, оставляя меня на мели — раненую певчую птицу со сломанными крыльями и без голоса. Забавно, ведь именно мой голос стал причиной этого.
— Лирика, — его ореховые глаза сканировали меня, умоляя дать простое объяснение. Я пожалела, что у меня его нет. — Скажи мне.
— Линк…
— Черт, — он запустил пальцы в волосы, затем посмотрел на потолок, как будто там мог быть какой-то ответ, какое-то облегчение. — ЧЕРТ!
— Я не знаю, что случилось, — я подползла к нему, стоя на коленях, как грешница, ищущая искупления. — Быть здесь, вернуться в это место, увидеть его…
Он уронил руки.
— Видеть его что?
Я не могла ответить. Я не знала. Было трудно выразить словами то, что я сама не понимала до конца.
— Видеть его что, Лирика? Заставляет тебя быть мокрой? — его слова сжали мое сердце, превратили его в скрученный узел смятения и вины. — Ты сейчас хотела меня или его?
Ответ тяжело лег на мою грудь. Моя жизнь была разделена на две части: до Братства и после. До Братства был только Линк. Он был всем, что я видела, всем, что я чувствовала, всем, чем я дышала. А потом было — после. Сейчас. Когда, по мнению всего мира, Лирики больше не существовало. Когда меня окружала ломка каждый гребаный день. Когда я видела, что эти мужчины делали с молодыми девушками, и вспоминала, что они могли бы сделать со мной. Когда человек, которого я должна была бояться, спас меня от этого. Когда хорошие люди совершали плохие поступки, а люди с черными сердцами становились героями.
Голос Линкольна прорвался сквозь мои мысли. — Ответь мне, черт возьми.
— Обоих, — сказала я, наконец, эмоции яростно вырывались из моей груди. — Я хотела вас обоих, — правда была сокрушительной. Я чувствовала ее в своем мозгу, видела ее в его глазах.
Линк покачал головой.
— Ты моя, — он потянулся вперед и обхватил мое лицо обеими руками. — Ты понимаешь это? — он прислонил свой лоб к моему. — Ты моя до самой смерти, а после, когда мы вернемся как… — Его дыхание пронеслось над моим лицом, когда он выдохнул. Он все еще пах мной. — Блядь… дельфины или какое-то дерьмо. Тогда ты тоже будешь моей, — он поцеловал мой рот, мягко, задерживаясь губами на губах, как будто ему нужно было
