Девушка бесстрашна.
Ей просто плевать, кто я и что могу сделать, она будет стоять передо мной и давать мне отпор, и, не буду отрицать, мне это чертовски нравится. Я живу для этого.
Ее толчок, когда я тяну, ее драка, ее чертовски идеальное все…
Я подхожу к ней и хватаю ее за подбородок, поднимая ее лицо так, чтобы она смотрела мне прямо в глаза. В ее взгляде столько ненависти, которая горит жарко, но не так сильно, как желание, которое вихрится в этой смеси. Она ненавидит то, что хочет меня, ненавидит это, но нельзя отрицать свой основной инстинкт.
Как мотылек, привлеченный пламенем, она хочет прикоснуться, увидеть, почувствовать, несмотря на вполне реальную угрозу боли. Смерти.
Она борется с этим. Зубы и когти, но она научится.
Будет хорошей девочкой, я знаю, что она будет, и до тех пор я буду держать ее здесь. Со мной.
— Вместе, птичка, мы поставим твоего папу на колени.
— Думаю, ты ошибаешься, — выдыхает она.
— О нет, — качаю головой я, наклоняясь, чтобы коснуться ее губ своими. Они мягкие, в отличие от моих последних поцелуев. Это обещание.
Обещание, что теперь, когда она в моих руках, всегда будет принадлежать мне.
Кажется, она ошеломлена такой мягкостью. Не отвечая на поцелуй, ее губы остаются неподвижными, слегка приоткрыты, а глаза открыты, но в них столько эмоций, что мне не терпится их разобрать.
— Я очень редко ошибаюсь, — говорю ей, — ты скоро узнаешь, спи, у нас несколько трудных дней впереди.
Она хмурится:
— Ты думаешь, я прогнусь перед тобой, но этого не будет. Ты не владеешь и никогда не будешь владеть мной.
— Посмотрим.
Она усмехается:
— Мудак.
— Спи, птичка, — киваю головой к подушкам, — завтра новый день.
— Я здесь не сплю.
Она говорит это, когда я осторожно уговариваю ее лечь на кровать, осторожно толкая, пока ее спина не касается матраса.
— Я буду догонять, — обещаю я. — Куда бы ты ни пошла, я буду за твоей спиной.
Усталость цепляется за нее, затягивая ее под воду. Я заставил ее пройти через ад, он уже должен был догнать ее, и обещание мягкого матраса и теплого тела поет для этого глубоко укоренившегося желания комфорта. Ее тело скручивается само по себе, в центре кровати, она поджимает колени к груди и обхватывает их руками, прежде чем ее глаза закрываются, слишком тяжелые, чтобы бороться.
— Я не позволю тебе победить, — бормочет она в полусне.
Наклонившись над ней, я заправляю ей за ухо медный локон:
— О, птичка, я уже выиграл.
Оставив ее спать в моей постели, я спускаюсь в свой кабинет. Я слишком долго уклонялся от бизнеса, пришло время вернуться в нужное русло.
Я пишу Райкеру, чтобы он встретил меня здесь через час, он был на земле, пока я бы занят с Рен, так что он идеальный человек, чтобы рассказать о том, что там происходит.
Я сижу в кресле за письменным столом, крутя янтарную жидкость в стакане, когда входит моя правая рука. Он все еще выглядит злым, но он верен. Я не блефовал, когда сказал ему, что убью его, и он это знает. Мы, возможно, были друзьями с тех пор, как были детьми, но никто не может сомневается во мне. Даже он. И никто, я имею в виду, черт возьми, никто, даже сам дьявол, не будет угрожать тому, что принадлежит мне.
— Босс, — здоровается он, опускаясь в кресло напротив меня.
— Мне нужен отчет, — говорю ему, наклоняясь вперед.
— Сегодня ночью в док попали две партии, наши ребята с ними, перевозят груз на новые склады. Дилеры стали немного болтливыми с тех пор, как последняя партия, которую они должны были получить, пошла прахом, но теперь все уладилось.
— Какие дилеры?
Люди забывают свое место. Отсутствие присутствия в массах явно дает им неверное представление о том, что я не вмешаюсь, если придется.
— Доусон разбирается с этим, — ворчит Райкер.
— Сейчас?
Райкер кивает, его плечи напряжены.
— Что еще?
Он отводит взгляд влево, и это нехороший знак. Он что-то скрывает.
— Что такое? — требую я.
— Сегодня ночью на пристани появились люди Валентайна, угрожали нашим парням. Ничего не произошло, но один из них упомянул кое-что, за чем, я думаю, нам нужно проследить.
— Продолжай.
— Мы все знаем, какой занозой в заднице является Валентайн. Он хочет вернуть свою дочь, и я уверен, что он пойдет на все, чтобы вернуть ее, но на самом деле не думаю, что Валентайн один. Выстрелов больше.
Я наклоняюсь вперед: — Что ты имеешь в виду?
— Парни не были рады быть там, они сочли бессмысленным преследовать девушку, и, хотели они того или нет, они упомянули, что босс не был счастлив, если бы они отклонились от плана.
— Какой босс?
— Они называли их Синдикат.
— Значит, Валентайн объединился с этой организацией?
Райкер пожимает плечами: — Я думаю, было бы разумно вернуть ее. Уладить это на время.
— Хорошая работа. Я не плачу тебе за то, чтобы ты думал. — Рычу. Я никак не мог вернуть ее. Мало того, что это чертовски слабо и идет вразрез со всем, что построила эта семья, девушка остается рядом со мной с этого момента. Об этом не было и речи.
— Ну, ты не собираешься ее убивать, нет причин держать ее.
— Она моя!
— Я чувствую приближение войны, Лекс, и я не уверен, что мы к ней готовы. Вернуть ее — это умный ход.
— Валентайн жалок, ты боишься, что он уничтожит все это? — Я раскидываю руки. — Это империя Райкер, и наша армия больше, лучше и сильнее. У нас есть власть. У него ничего нет.
— Кроме этого Синдиката, мы не знаем, кто они и за какие ниточки могут дергать.
Я закатываю глаза:
— Ну что, давайте устроим небольшую встречу? Получим некоторую
