стеклянной колбой дёрнулось пламя, но тут же выровнялось.
Я крутанула нижнее колясико, фитиль ушёл внутрь корпуса, пламя погасло. Крутанула обратно — лоскут показался из горелки наружу. Пощёлкала вторым кругляшом, высекая искры — ткань снова занялась.
Я выдохнула и подпёрла щёки ладонями, пристально вглядываясь в пламя.
Оно такое красивое. И такое несвободное. Его призывают по требованию и так же легко отвергают. Если же оно вырвется на свободу, плохо станет всем. Пламя не знает пощады. Потому что оно просто ест, пожирает всё, до чего может дотянуться.
И ведь его так легко освободить, достаточно лишь столкнуть лампу на палубные доски…
Да, ко мне вернулось то знакомое чувство, периодически накатывавшее со дня маминых похорон. Порой мне нестерпимо хочется, чтобы всё сгорело.
Просто сгорело вместе со мной.
На какой-то миг в голове стало совершенно пусто, только клокотала багровая злость. Злость, которая так похожа на пламя. Ничего не существовало, кроме огненного лепестка, танцующего за стеклом. Казалось, даже руками трогать не надо, стоит лишь пожелать, и огонь вырвется из тесного плена, сливаясь с моей яростью, питаясь чистым гневом. Вырвется и обратит спящего кровососа в искристые хлопья пепла.
Из приоткрытого рта выпросталось шумное дыхание.
Да что это я? Неужели злость действительно заставила меня — пусть всего на мгновение — забыть про Войко и остальных ребят? Ведь они бы непременно погибли или пострадали в пожаре. И неужели я действительно думаю о таком? Неужели я способна злиться настолько сильно, что мне становится наплевать на хороших, добрых людей, которые виноваты лишь в том, что оказались в одной лодке с этим подонком?
Нет, пламя должно оставаться там, где ему место.
Дарить свет и тепло, а не смерть и разрушение.
Сомкнув веки, я продолжила видеть сияние огня за их пределами. Вдохнула, будто вбирая этот свет в себя, прямо в сердце. Внутри действительно будто бы потеплело, как часто происходит в последнее время. Но потом тепло мягко угасло, как бы ушло куда-то глубже. Стало немного легче. Убийственные мысли отступили.
Может, всё не так плохо. Ведь я уже научилась не впускать вампира в свою голову. Возможно, мне удастся научиться держать оборону даже во сне.
Ведь доверять этому гаду совершенно точно нельзя.
* * *
Уже темнело, солнце село за горизонт, оставив лишь узкую медную полосу. Обычно Рихард в этот час выбирается из своей импровизированной могилы, но сегодня припозднился. Мы успели поужинать, а упырь до сих пор не выполз.
Войко снова вернулся в каюту. Заглянув, я увидела, что он сидит с булавой в руках и неотрывно смотрит на люк. Дверь скрипнула, он вздрогнул и посмотрел на меня, но тут же вымученно улыбнулся и отставил оружие к стене.
— Дядя Войко, что-то случилось? — я переступила через порог и притворила за собой. — Что-то с Рихардом, да?
Бородач сжал губы, но кивнул. Потом посмотрел на часы.
— Что-то не то… — проговорил он, потёр будто замёрзшие руки и опустился на одно колено возле коврика. Я тоже подошла — интересно же.
Войко постучался в половицу. Тишина.
— Может, он помер? — с надеждой вопросила я.
— Типун тебе на язык! Хотя, извини, у тебя уже есть.
— Не смешно, — надулась я. Волдырик уже прошёл, но воспоминания о нём ещё грели душу, как перепревший навоз.
— Лапушка, ты бы сходила к ребятам, ладно?
— А чего?
— Пойди спроси, может, чем помочь надо.
Я сделала пару шагов к двери, но обернулась.
Костяшки крупных пальцев снова постукали о древесину:
«Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук-тук!»
— Рихард, ответь! Рихард! — пробасил Войко.
Ответа не последовало.
— Пропасть! Ломать придётся, — заключил старпом и грузно поднялся.
Выходя из каюты и меня за собой выволок, после чего направился к баку.
Я недоумённо проводила его взглядом.
Ну, не проснулся этот упырюга сейчас, чего такого-то?
Вернулся Войко уже с монтировкой. Я украдкой заглядывала в каюту через приоткрытую дверь. С натужным треском крышка люка поддалась. Откинув её, Войко посмотрел внутрь, а я вошла обратно.
— Твою мать, — плюнул старпом и заметил меня, но прогонять не стал. — Лапушка, подай лампу.
Схватив за ручку осветительный прибор со стола, я тоже с интересом заглянула в логова кровососа.
Тёплый свет озарил безжизненное тело. Скомканная рубашка валялась рядом, открывая тонкий шрам через весь торс. Лицо казалось совершенно пустым, всякое подражание жизни оставило вампира и не вернулось с закатом. Зато возле плеча возлежала кучка серебряных монет и тихо шкворчала.
— Так, надо его вытащить, — с деланым спокойствием сказал дядя Войко.
Опустившись на оба колена, он полез вниз мускулистой ручищей, второй придерживаясь за край. Потянул Рихарда под локоть, заставляя труп согнуться в пояснице. Звонко посыпались монетки. Голова безвольно завалилась, рот открылся.
У меня что-то ёкнуло.
Не может же он действительно…
Обхватив тело Рихарда поперёк груди, Войко вытащил его на себя из подпола. Завалил
