упора открывать окна было нельзя, машина был забита надутыми шарами, которые скакали по салону, как зайцы и только ждали подходящего момента, чтобы улизнуть на волю. 4Мещерский быстро загорел, похудел и будто даже подрос. Из бороды, правда, ничего не вышло – на скулах и подбородке проросли какие-то пушистые клочья, Майк сказал, что это не солидно и сказывается на репутации фирмы. Побрившись, Ник внимательно разглядывал своё огрубевшее от солнца лицо, белые морщинки у глаз, острые славянские скулы, впервые до конца осознавая, что детство кончилось и началась настоящая жизнь. Ещё он с неприязнью обнаружил сходство с отцом, хотя черты Мещерского-старшего и проступали лишь намёком, этот факт здорово расстроил Ника. Он строго взглянул в зеркало, пальцами зачесал назад выгоревшие русые волосы, нахмурил брови и вышел из ванной. В конце июня Майк нанял Миранду. Она закончила первый курс где-то в Фениксе, штат Аризона, и приехала домой на каникулы.
Длинноногая, с ангельскими кудряшками Ботичелли и по-детски пухлыми, розовыми, будто мокрыми, губами, она появлялась в лавке не раньше десяти. Каждое утро, страдая от похмелья, Миранда слонялась по магазину с бутылью ледяной колы, постоянно прикладываясь к ней и звучно, по-мужицки, рыгая. – Тухло-дело, кудря? – сочувственно заглядывал в карие девичьи глаза сердобольный Майк, – Ну, лечись, лечись. Бескорыстный родительский рефлекс бездетного Майка его сожительница-рыба толковала по-своему, она грозно пучила глаза и ворчала что-то про малолетних засранок без стыда и совести, у которых ещё и сиськи-то не выросли, а они, паскуды, уж норовят взрослым мужикам в штаны залезть. Может Джилл и была права, ревнуя хозяина, Мещерскому новенькая тоже нравилась. Миранда раскопала в подсобке миниатюрную гавайскую гитарку-укулеле, настроила её и, подражая Мерилин, запела сладким, воркующим голосом. Пританцовывая, она прохаживалась меж полок с чипсами, крутила ладным джинсовым задом, улыбалась и строила глазки. Она пела про то, что лучшие друзья девушек – это бриллианты, поскольку на верность мужчин надеяться смешно. Мещерский, с кротким лицом, любовался ей, вспоминая солнечные коридоры Уффици и златокудрых ангелов божественного Сандро, понимая, что такие девушки не про него. А Майку, откровенно глазевшему на её бёдра, в голову вдруг пришла гениальная идея – он так и заявил «гениальная!» – и тут же потащил Ника в кладовку выбирать костюм. – Чудно-дело, старик! Горилла – это вещь! Всё правильно – так и назовём: «Красавица и Чудовище»… Хотя нет, это фуфляк, надо позабористей типа… э-э-э, «Счастье с доставкой» – воодушевлённый Майк, алчно откупоривая новое пиво, уже звонил на местное радио, требовал разместить рекламу со скидкой, угрожал и ругался. Тут же, по телефону, был составлен текст, где «праздник» рифмовался со словом «проказник» (имелся ввиду, очевидно, Мещерский-Горилла), выбрана музыкальная подложка. Майк настаивал на каких-то гитарных запилах, но его удалось отговорить, ссылаясь на неподготовленность целевой аудитории. Мучительно морща бандитское лицо, он согласился на Вивальди. 5Так наступил июль, самый чудесный июль в жизни Мещерского. В воздухе висел запах цветущего клевера, хотя клевер уже и отцвёл, дороги плавно разбегались по ярко-зелёным холмам, игрушечные амбары и силосные башни под красными крышами казались милыми декорациями, нарисованными специально для оживления пейзажа. Утро начиналось с жаворонков и пронзительной синевы, а после полудня выплывали мохнатые, летние облака. Их ленивые тени ползли по кукурузным полям и лугам с добродушными коровами. Каким-то образом каждый день складывался ловко и удачно, словно кто-то толковый отмерял и взвешивал все его ингредиенты: смех Миранды, её рука с полоской солнца, ледяной колючий лимонад, медовый запах нагретых роз, ртутный блеск реки в мареве горизонта. Заказов было много, дурацкую рекламу про «Счастье с доставкой», от которой Мещерскому становилось стыдно и он сразу начинал покашливать и тереть глаза, крутили несколько раз в день. Чаще всего они обслуживали детские дни рождения и праздники. Привозили подарки и цветы, разноцветные воздушные шары. Они бывали на простых фермах и ранчо, где пахло конюшней, компостом и копчёной корейкой, их приглашали в богатые усадьбы с коваными воротами и каменными львами. Полосатые шатры, белые худосочные стулья на лужайках, галдящая детвора сливались в голове Мещерского в бесконечный пёстрый праздник, перетекающий изо дня в день. Обычно за милю до цели, они съезжали на обочину, Ник влезал в мохнатый костюм, Миранда хохотала, держа обезьянью голову на коленях – её Ник надевал в последний момент. Горилла за рулём неизменно вызывала неистовый восторг: горилла давила на сигнал, после вылезала из машины, потешно приседая, подпрыгивала и размахивала лапами. Начиналась раздача подарков. Дети висли на волосатых ногах, карабкались, пытаясь забраться на плечи, били по большой, гулкой голове, страшно орали, визжали, короче, вели себя как дети. Закончив с тортами, цветами, шарами и прочей чепухой, Миранда открывала, обещанный в рекламе, концерт. Мелюзгу эта часть программы интересовала не очень, доорав дикими голосами «Happy
Birthday», они кидались врассыпную, а вот папаши в белых рубашках и с пивом тут же вальяжно подтягивались, замыкали круг и, добродушно щурясь на солнце, слушали и оценивающе разглядывали исполнительницу. Там было на что посмотреть: гибкая и длинноногая, в ковбойских сапогах и коротких шортах, вернее сказать, это были оборванные по кромку задних карманов тугие, линялые джинсы, плоский загорелый живот, затянутая узлом под грудью рубаха, под которой ничего не было – папаши цокали языком и подмигивали друг другу со значением. Мещерский вполне разделял их восторги, но он был на службе, он плясал в меру сил, отчаянно потея и задыхаясь от темноты и душной рыбной вони. Сквозь дырки глаз, словно рваный кинофильм, ему показывали чехарду голубого и зелёного, макушки яблонь, жирную руку с перстнем, сжимавшую потный «Будвайзер», иногда туда попадало медовое плечо или ангельский завиток на потной, румяной щеке. Иногда голова съезжала набок и тогда наступала ночь. Приглушённо, как через подушку, доносилось треньканье укулеле и обрывки песенных фраз. Под занавес Миранда исполняла «Michelle» – верный хит, припев с непонятными французскими словами подхватывали и папаши. Расстрогавшись, лезли за портмоне и бумажниками, совали чаевые. Изнемогая от жары, Ник забирался за руль, гудел на прощанье. Всё тело чесалось, словно по коже сновали мелкие пауки. Миранда с неспешной грацией тоже усаживалась в машину. Жеманно улыбаясь, она посылала папашам воздушные поцелуи. Ник давил на газ. За первым же поворотом, съехав с дороги, он вываливался из кабины и, охая и чертыхаясь, сдирал с себя гориллью шкуру. В контору он приезжал в трусах и майке. Иногда им удавалось урвать час-полтора и заскочить на озеро или речку, Миранда выросла под Мидлберри и чудесно ориентировалась в хитросплетении сельских дорог и, похоже, знала все пляжи на
