Вместо того чтобы закутаться в одеяло, Ярина свернулась клубком на полу и прильнула ухом к тоненькой щели между дверью и половицами. Первый раз в жизни она подслушивала.
– Задурил девчонке голову? – спросил Торопий.
– Я ее не неволил, она сама обручье взяла, – голосом Ивара можно было наморозить небольшой сугроб. – Думаешь, обижу? Не бойся. Таких, как она, обидеть – себе вредить. Я-то знаю. А у меня сын.
– Отчего же. Не обидишь. Но полюбить не сможешь. Знаю я твою породу – ты все на первую жену растратил, ничего не осталось. Уважать, беречь будешь, но любить... А ей ведь хочется.
– Много ты видел тех, кто был счастлив в большой любви? – Ярина содрогнулась от жгучего гнева и тоски, сквозивших в тоне. – Я Милаву на руках носил. Баловал. Стукнул бы кулаком по столу и велел остаться дома, не повез к родным, она была бы жива. Выходит, я не уберег. Из-за моей слабости Орм остался без матери.
– Что уж теперь-то? Раз у тебя жизнь под горку покатилась, решил и девочке ее испоганить?
– Я о ней позабочусь. Ни в чем отказа не будет. Ей защита нужна, раз она одна осталась.
– Дурак ты! До первых седин дожил, а разумом не обзавелся. Иль не заметил, кто она?
– Не царевна и не ваша чародейка. А молодой волчьей ведьме без защиты не выжить.
– Тьфу ты!
Домовой замолчал ненадолго, с глухим бульканьем плеснул из заветной бутыли по кружкам. Продолжил он быстро и зло, без своего обычного говорка.
– Верно сказал, не чародейка. Те птицы вольные, высоко сидят. Не царевна? И не селянская дурочка. Как говорит, как смотрит, когда забывается! Не простая она. Много ты женщин знаешь, которые древние книги читают? Погоди. У себя на родине хоть конунгом будь, но она тебе не пара. Это она по юности глупая, жалеет всех, а в силу войдет – на волю рваться станет. Что будешь делать? На цепь посадишь?
– Варгамор ни на одной цепи не удержишь.
– Заладил! Ведьма она иль нет, не твоего ума дело. Ты по существу отвечай.
– Хорошо говоришь. Повторю: я ей обручье не силой надел. Мне об Орме нужно думать. Утром спрошу еще раз. Откажет – так тому и быть. Согласится – не обессудь.
– Лады, – вздохнул Торопий. – Давай спать. Я тебе на лавке постелю.
Ярина тихонько, на цыпочках, перебралась в кровать, вздрагивая от холода и захлестнувшей тревоги. Если дедушка прав: она не сможет смириться и полюбить Ивара?
Сон подоспел внезапно, словно рядом пролетела ночница[11], нечаянно задев крылом: в нем она вновь парила над лесом. Тени сегодня не вышли на охоту, потому колдун снова бродил вокруг избушки, скрываясь за деревьями, чтобы не попасться черепам. Видно, не так уж плохо ему было, раз силы нашлись за ней следить. Поодаль мягким огнем горела Пустошь, но смотреть на нее было боязно. Стоило отвести взгляд от леса, звуки стихали, их вытеснял тоскливый плач. Невидимая женщина рыдала с безнадежностью, от которой рвалось сердце. Просила о чем-то, но слова уносил ветер. И не было в ее голосе надежды.
Очнулась Ярина поздним утром. За окошком лил дождь, его мерный шум смешивался с шелестом молодой листвы, прогонял дурные мысли.
Корзинки с Ормом на столе уже не было. Дедушка тихонько утащил ребенка, чтобы накормить, а она даже не заметила.
Когда Ярина, отчаянно зевая, выбралась в горницу, Ивар вместе с обручьем исчезли. Зато за столом болтала ногами Ивушка. Завернутая в яркое покрывало, она жевала пирожок и жмурилась от удовольствия. Рядом с ней сосредоточенно сопел Орм, пытаясь засунуть в рот погремушку из полированных раковин. Игрушка не сдавалась, малыш тоже.
– Ух, и горазда ты спать! – весело поздоровалась русалочка. – Жду тебя, жду. Я вам рыбки принесла. Вон, какая погода радостная.
– Ничаво в ней хорошего нет! Сырость, – пробурчал домовой и тепло улыбнулся Ярине. – Садись завтракать, девонька.
– Ты обещала заходить в гости.
– Зайдешь тут, когда такие дела деются. – Дедушка явно вознамерился не дать Ярине рта раскрыть, пододвинув полную тарелку каши.
– А правда, что ты за человека замуж выходишь?
– Ни за кого она не выходит! – Торопий звучно брякнул кружкой с киселем об стол. – Не выдумывай.
Ивушка не смутилась: подмигнула и с удовольствием откусила еще пол пирожка.
– Не выхожу, – смущенно подтвердила Ярина.
– Вот славно! Оставайся!
– Только Орму нужно новую матушку найти, которая бы его любила.
– Это не твоя забота, – сварливо пробурчал домовой. – Пусть купец ищет. У него своя голова на плечах.
– Так пусть Дару нашу возьмет, у нее свой уже есть, – русалочка беспечно пожала плечами. – Все равно она с тятенькой лается. Даже уйти хотела, да ведь некуда.
Ярина от неожиданности выронила ложку. Каша расплескалась по столу, но этого никто не заметил. Они с Торопием во все глаза смотрели на Ивушку, которая не чуяла подвоха.
Берегини любили детей. Если кто и станет прекрасной матерью Орму, так это Дара.
– Если сложить два горя, счастья ведь не получится, – тихо вздохнула Ярина.
– Гляди, какая умная! – фыркнул домовой. – Других жалеешь, а сама захомутать себя дала. Мальчонке с людьми жить надо. Сколько водяной его в пещере не продержит, перепонки не отрастут. Не век же Даре слезы лить, купец о ней позаботится. Сговорить их – и дело с концом.
– Нет, так не пойдет, – Ярина возмущенно поднялась, чтобы вытереть со стола. – Встретиться им надо, если друг другу по нраву придутся, тогда уж думать.
– Так я сведу, – предложила Ивушка. – Хоть сейчас.
– Погоди, егоза, – велел Торопий. – Сначала жениха дождемся, а то, как бы он на радостях нас не зашиб.
– Чем ему наша Дара может не понравиться? – Русалочка возмущенно наморщила курносый нос.
– Она берегиня, – мягко пояснила Ярина.
– Подумаешь!
– Вот ты, ты бы пошла замуж за человека, просто потому что тебя кто-то посватал?
Ивушка думала долго, но это не помешало ей умять еще три оставшихся пирожка.
– Нет, – она наконец покачала головой. – Они страшные и пахнут плохо.
Торопий расхохотался.
– Я ж не про утопленников, дуреха. Про живых.
– Так и я о них, дедушка.
Теперь смеялась и Ярина.
– Разве что тот чародей, – мечтательно продолжила русалочка, – такой красивый. Светленький.
– Типун тебе на язык! Что ты в этой патлатой оглобле нашла? – домовой аж с лавки сверзился.
