Одежды одного из игравших были светлее и чище снега в погожий день, другой же, казалось, нарядился в саму тьму, мерцавшую драгоценными искрами, словно звездами на ночном небосводе. Оба были довольно молоды и красивы той утонченной и непостижимой красотой, которая завораживала смертных.
Несмотря на беготню, на этой террасе царили покой и безмятежность, будто ничто в мире не волновало этих двоих. Ничто, кроме начатой партии.
– Брат, – спросил наконец тот, чьи одежды были белы и отливали серебром, – разве ты не пойдешь ее встречать?
Обладатель черного одеяния лишь потер подбородок и склонился над доской, зажав в тонких пальцах камень – просчитывал, что ему принесет следующий ход.
– А ты сам? – все-таки хмыкнул он. – Не пойдешь поклониться ей?
Они переглянулись и синхронно печально вздохнули. Каждый отлично понимал: идти придется, ведь они – стражи богини. А если точнее – верные слуги, которых капризная небожительница нещадно гоняла…
Дайюй Цзиньхуа, Богиня Чудовищ и Предвечная Дочь Хаоса, не ведала пощады. Других чувств она тоже не ведала, в отличие от них, ее преданных стражей. Тех, что все время соперничали за право встречать ее при очередном пробуждении.
А их повелительница? Она жила как хотела, с завидной регулярностью нарушая все возможные правила. Что ей глупые устои Небесного Царства? Она явилась в этот мир, когда, собственно, и мира еще не было. Тогда из Топки Первохаоса первыми вышли чудовища. А потом, из огромного мирового яйца, вылупилась и сама Дайюй Цзиньхуа, пришедшая из ниоткуда, не рожденная никем. Чудовища сами признали ее богиней и возвели на престол, ведь она была единственной, кто не имел звериной сущности – только искру первичного пламени, частичку Изначального Хаоса, способного плавить планеты.
Мир чудовищ был простым и беспечным: в нем царило право сильного, но при этом не было воин и распрей. Каждый знал свое место и смирялся со своей судьбой.
А Дайюй Цзиньхуа? Она оказалась, пожалуй, беспечнее всех – лишь персиковое вино и развлечения интересовали ее. Порой чудовища приходили к ней, чтобы разрешить конфликт, и она всегда судила мудро, являя собой образчик милосердия. До тех пор, пока ее не провоцировали. Тогда от провокаторов оставались лишь обугленные головешки, а Дайюй Цзиньхуа неслась дальше – пить и веселиться.
Ее одежды поражали яркостью, легкостью и богатым убранством. Они не прятали, а, наоборот, подчеркивали и хрупкость фигуры, и белизну кожи, и черноту длинных, ниспадающих до самых пят волос.
Богиня Чудовищ не ведала стыда. Если она хотела предаться утехам с каким-нибудь симпатичным чудовищем, то предавалась, наутро расставаясь с ним безо всяких сожалений. Привязанностей она тоже не знала. И не считала разбитых сердец.
Так она шла сквозь тысячелетия.
А потом появились боги. И все изменилось…
– Дайюй Цзиньхуа вот-вот проснется, – продолжал вещать юноша. – Тысячелетний сон завершен. Богиня открывает глаза!
Двое игроков переглянулись – сегодня у них снова ничья. Ни один из братьев никак не мог выиграть у другого. Хоть Владыка Ночи и родился на одну минуту раньше Владыки Дня, младший никогда и ни в чем не уступал ему – ни в силе, ни в красоте. И расположение богини ни один из них не желал уступать другому, а значит…
– Надо идти, – вместе проговорили братья.
Идеальную чистоту Высшего Неба прочертили две светящиеся линии: белая и черная. Определенно, ни один из братьев не собирался уступать другому право получить ее первый – после пробуждения – взгляд.
Смотрю на это будто бы сверху, словно подглядываю за чьей-то историей. Чьей-то – не моей. Странно, но я не чувствую себя ею – могущественной Дайюй Цзиньхуа, Богиней Чудовищ и Дочерью Хаоса. Ее бытие – всего лишь мой сон. Очень реалистичный, но сон. И главное место в нем занимает вовсе не она, а те двое лжецов! Владыки, значит, Дня и Ночи. Создатели той самой Двойной Печати, которая превратила древнее божество в хрупкую и беспомощную Жу Сюли.
Не прощу… Никогда не прощу! Ни тебя, Фэн Лэйшэн, Владыка Ночи, ни тебя, Бай Гаошан, дорогой Пепел, Владыка Дня. Вы оба познаете мою ненависть. Изопьете ее до конца!
Раскидываю руки и выпускаю Ее.
Она тоже клокочет гневом, пылает яростью, готовая стирать в пыль целые миры. Это наша с ней общая ненависть – неуемная, неутоленная, совершенная. Отпускаю Ее, даю волю.
Давай… Сожги тут все, уничтожь… Пришло время твоего пира.
И мое огненное «я» ревет и ликует, собираясь пожрать, утолить наконец свой монструозный голод…
Но полыхнуть как следует не успеваю – серебристая тень подлетает ко мне, и сильные руки прячут в надежный кокон объятий. Мужчина крепко прижимает меня к себе, будто желает впечатать в себя, уберечь, скрыть от всех.
– Прости… – даже не произносит, а выдыхает он. – Я не смог тебя защитить…
Я вижу, как пламя перебирается на его белоснежные одежды, лижет кончики пепельных волос. Но он продолжает обнимать меня, словно ничего не происходит.
– Кто сжег тебя?
– А если отвечу, что ты?
Теперь-то я точно знаю кто. Но он выжил. Он всегда выживает и возвращается, как наступает день после беспросветной ночи. И свет его столь ярок, что выбивает у меня слезы. Они бегут по щекам, и я не вытираю их.
– Уходи, Пепел. – Рвусь из его объятий. – Мне не нужны твои запоздалые извинения. Все, что было у тебя с Дайюй Цзиньхуа, меня не касается! Вы с Фэн Лэйшэном убили ее. Запечатали. Кинули в Котел Перерождений. Я больше не она!
– Да, ты не она, Огонек, – шепчет он, продолжая крепко, но нежно прижимать к себе. – Мне нужна именно ты. И прощения я прошу у тебя, а не у Дайюй Цзиньхуа. У нее бесполезно, она не умела прощать.
– Разве ты не понимаешь? – Всхлипываю, рвусь, но силы слишком неравны. – Ты же сгоришь сейчас, дурак!
Пепел усмехается, щелкает пальцами и гасит мое пламя. Вот так легко. Конечно, я ведь не Дайюй Цзиньхуа! Богини больше нет, а с чудовищем он справится. Как и Фэн Лэйшэн. Наверное, поэтому они и лишили меня сил – чтобы справляться.
Или…
Как там сказал темный предатель? Настало время ответов. Вот и я бы хотела получить свои.
– Пепел, – заглядываю в серо-серебряные глаза, в которых оседает гарь, – почему бы тебе просто не оставить меня?
– Ты знаешь почему, – невесело усмехается он. – Мы с братом были созданы, чтобы охранять тебя.
– Охранять? – Мне хочется расхохотаться прямо в его красивое и такое грустное лицо. – Контролировать! Называй вещи своими именами!
Я так зла на него, особенно за
