с ним!
— Ты еще ребенок, Шэннон, — вздохнул Даррен, еще раз принижая меня. — Ты еще даже не знаешь, что такое любовь.
— Ты закончил? — Я невозмутимо спросила, чувствуя, как подступают горячие слезы. — Потому что теперь ты можешь идти.
Даррен постоял в дверях еще целую минуту, глядя на меня так, словно хотел что-то сказать, но не стал. В конце концов, он покачал головой и повернулся, чтобы уйти. — Я буду внизу, если понадоблюсь.
12
Я ОДна
ШэННОН
Я вернулась домой из больницы меньше недели назад, а в нашей только что сформировавшейся семейной ячейке уже начали появляться трещины. Мама была замкнутой, и когда не была на работе, большую часть времени проводила запершись в своей спальне или сидя, как зомби, за кухонным столом, куря сигареты и уставившись в никуда. Для нас в этом не было ничего нового, но без Джоуи, который мог бы компенсировать это, в доме царила анархия.
Казалось, не имело значения, что говорил или делал Даррен; Олли и Тадхг не были впечатлены и постоянно бросали ему вызов. Даже маленький Шон сопротивлялся нашей новой установке. Он ни с кем не перемолвился ни словом с тех пор, как ушел папа. Я знала, что Даррен старается, и часть меня сочувствовала моему старшему брату, но большая часть меня была непогрешимо предана Джоуи.
Джоуи не появлялся дома уже несколько дней, и его заметное отсутствие в повседневной жизни наших младших братьев, к чему они привыкли, привело к замешательству и бунту. У меня было такое чувство, что Даррен жалеет о том, что вообще вернулся домой. Он рос как снежный ком под давлением роли, которую взял на себя, тонул в счетах и долгах, которые опрометчиво накопили наши родители, и задыхался в ответственности по уходу за младшими братьями и сестрами и слабой матерью.
Помимо встреч с адвокатами, занятий с консультантами и визитов на дом представителей социальных служб и полиции, мальчики по-прежнему проводили тренировки и матчи почти каждый вечер. У них был распорядок дня, который нужно было соблюдать, и даже с помощью няни одному человеку было нелегко справиться.
Давление было огромным, и без Джоуи, который мог бы все уладить, как он обычно делал, и направить Даррена в нужное русло, стали проявляться трещины и накаляться страсти.
Единственной хорошей частью во всей этой неразберихе было то, что наш отец все еще отсутствовал. Плохой частью было то, что в глубине души я знала, что моя мать тоскует по нему. Она тосковала по человеку, который превратил нашу жизнь в муку. Это дало мне мало надежды на долгосрочное будущее без него.
Без телефона или Джоуи у меня не было возможности связаться с внешним миром. Четыре месяца назад это бы меня нисколько не обеспокоило. Четыре месяца назад я была бы рада свернуться калачиком под своим пуховым одеялом и спрятаться от большого, плохого мира. Но это было до Томмена. Это было до Джонни.
Я поняла, что со мной что-то происходит, что-то сдвигается глубоко в моем сознании, и впервые в жизни я почувствовала беспокойство. Я чувствовала, что хочу натянуть цепи, приковывающие меня к этому дому, и вырваться на свободу. Я понятия не имела, откуда взялась эта идея, но она была там, она была реальной, и это побуждало меня отряхнуться и дать отпор. Быть храброй и изменить эту жизнь к лучшему для себя.
Даже предупреждения из полиции, призывавшие меня оставаться дома, пока они ищут моего отца, или постоянный шепот мне на ухо мамы и Даррена не смогли отговорить меня от страстного желания вырваться на свободу.
Мне показалось странным, что сейчас, когда на моем теле больше синяков, чем когда-либо прежде, я хотела раздвинуть границы, но именно это и происходило.
— Ты что-нибудь слышала от Джоуи? — Голос Тадгха прервал мои мысли, вернув меня в настоящее.
Я резко обернулась и увидела, что он прислонился к стене ванной, скрестив руки на груди, и наблюдает за мной.
— Нет, — ответила я, поворачиваясь лицом к зеркалу, в которое смотрела до того, как он отвлек меня. — Нет. — Свободной рукой я провела пальцами по волосам, вздрогнув, когда боль рикошетом пронзила кожу головы. — Я не видела его с тех пор, как попала в больницу. Ты это знаешь.
— И ты не волнуешься? — он нажал, тон его стал жестче. — Или тебе похуй, как и всем остальным?
— Ты знаешь, что мне не все равно, Тадхг. — Заставив себя успокоиться, я потянулась за ножницами, которые держала в руке, и попробовала еще раз. — Я много переживаю.
— Почему он не возвращается домой, Шэн?
Мне хотелось закричать, потому что она здесь, но я сдержалсась и вместо этого выдавила: — Я не знаю, Тадхг.
— Что ты делаешь? — затем спросил он рассеянно.
Положив ножницы на раковину, я повернулась и обратила на него внимание. — Я пытаюсь привести в порядок волосы.
Он сардонически изогнул бровь. — Отрезав их?
— Я не собираюсь это отрицать, Тадхг.
— Тогда что ты делаешь? — повторил он с вызовом в голосе.
Я испустила тяжелый вздох. — Мои волосы ужасны.
— Как ты до этого додумалась? — Он нахмурил брови. — Мне твои волосы кажутся такими же, как всегда.
Подойдя к унитазу, я закрыла крышку и села. — Иди сюда.
— Для чего?
— Чтобы я могла тебе показать.
Выглядя довольно нерешительно, Тадхг подошел ко мне. — Хорошо. Покажи мне.
— Здесь. — Я опустила голову. — Видишь боковую часть?
Я почувствовала, как его пальцы коснулись моей головы, прежде чем замереть. — Здесь нет куска, — невозмутимо сказал он, отдергивая руку. — Размером с кулак.
— Я знаю. Глубоко сглотнув, я поборола свои эмоции и обхватила голову руками. — Я пыталась уложить немного волос с другой стороны моего пробора, чтобы прикрыть их, но они все неровные на концах.
Он долго молчал, прежде чем спросить: — У тебя есть расческа?
Я кивнула. — На раковине.
Не говоря ни слова, Тадхг подошел к раковине и схватил расческу и ножницы.
— Ого, — пробормотала я, с опаской поглядывая на ножницы. — Ч-что ты делаешь?
— Чиню это, — прорычал он. — Тебе нужна моя помощь или нет?
Какое-то мгновение я обдумывала, насколько опасно позволять моему одиннадцатилетнему брату распускать ножницы по моим волосам, прежде чем смиренно пожать плечами. — Дерзай. — Что бы он ни сделал, это не могло выглядеть хуже, чем ходить с моими волосами, отброшенными на одну сторону. — Я тебе доверяю.
Ответом Тадхга на это было отрывистое — Хм, — но его пальцы были до боли нежными, когда он работал. — Как ты думаешь, она примет его
