счастливый и беззаботный, по цветочной поляне…
…По усыпанной ромашками и лесными гвоздиками поляне радостно носились две собаки – ротвейлер и колли…
Когда ротвейлер только появился здесь, к нему сразу подбежала красавица колли и помахала хвостом, предлагая свою дружбу. Колли была чудо как хороша – золотистая, с белым «воротником», который колыхался в такт ее движениям, когда она бежала. Конраду было отчего-то грустно, он медленно бродил по поляне, не обращая внимания на колли. А она ходила за ним везде. Разговаривать они не умели, но по глазам можно было понять все – и боль, и радость, и тоску…
Проходили дни за днями, Конрад все грустил, но к колли привык, и даже скучал, когда ее не было рядом. Однажды колли подбежала к нему возбужденная, отбежала на несколько шагов, потом подошла снова. Словно звала куда-то. Конрад побрел за ней. На краю поляны голубело огромное окно. Около него сидели и стояли мужчины и женщины, молодые девушки, парни и даже маленькие дети. Все молча, с интересом наблюдали за тем, что происходило за окном, внизу.
Конрад тоже взглянул в окно, и в тот же миг сердце его забилось так часто и громко, что, казалось, все слышат его стук. Там, за окном, в саду, где он так недавно гулял и бегал по дорожкам, сидела его любимая, ненаглядная Света!.. Она сидела на скамеечке около какого-то черного камня (раньше его не было!) и почему-то плакала… Конраду тоже захотелось плакать. Раньше он бы подошел к ней, положил голову на колени, заглянул в глаза, а потом слизнул соленые слезы с лица… раньше…
Рядом с Конрадом стоял мужчина, который тоже глядел на Свету и что-то говорил. Конрад понял не все, что сказал этот человек, хотя он знал очень много человеческих слов. Различил только: «Не плачь, не надо…» А по глазам этого немолодого мужчины догадался, что он тоже любит его Свету…
…Грусть не покидала Светку целый день. Вспомнила почему-то отца. Очень она его любила, хоть и жили в разных городах, и виделись редко, но как говорится, были родные души… Сколько уже лет нет его? И тут же сама себе ответила – пятнадцать! Ведь он умер, когда Конраду было всего три месяца. Светка тогда уехала в Москву, потому что отец был очень плох, а с Конрадом осталась ее дочь-школьница…
Вот что такое – похоронен в другом городе. Всего два раза за это время Светка и была на его могиле. Никак не собраться, не вырваться из повседневных забот. Но любовь ведь не измеряется количеством посещений кладбища, хотя, конечно, это – память. «Жаль, что отец и Конрад не знали друг друга, – думала Света, – а то бы ТАМ дружили…»
…Мужчина отошел от огромного окна, через которое один раз в неделю можно было посмотреть на своих в том, другом, покинутом ими мире. Интересно, что в это волшебное окно смотрело множество людей, находившихся здесь, наверху, а каждый видел именно своих. Здорово! Наверное, о ком думаешь в данный момент, кого вспоминаешь, того и видишь…
Алексею Николаевичу здесь было хорошо, спокойно. Ничего не болело, не ныло. Он вспомнил, как ТАМ обострились все его военные болячки и, как говорится, свет белый стал не мил. А здесь все прошло. Только скучно без своих… А здорово было то, что ты куда хотел, туда и шел, с кем хотел, с тем и общался… И можно было идти в то время года, которое тебе нравилось. Сегодня ему захотелось пойти на Зимнюю поляну. Там было чудесно – белый снег искрился на солнце, деревья в инее стояли по берегам замерзшей речки. И совсем не холодно!
За Алексеем Николаевичем увязались две собаки – ротвейлер и колли. Он был не против, потому что собак любил всегда. Когда служил на севере, у него была огромная лохматая овчарка, Джек. Они друг в друге души не чаяли. А потом его перевели в Ленинград, а Джек остался на севере…
С Алексеем Николаевичем произошли здесь странные перемены. Он, ТАМ такой энергичный, военный человек, которому до всего было дело, здесь стал инертным и равнодушным. ТАМ он четко различал людей на друзей и врагов, а ЗДЕСЬ – все были приятелями, мило болтавшими ни о чем. Интересовало его только одно – как у них ТАМ дела…
…«Дела» у Андрея шли плохо. А еще – вчера умерла бабушка. Наверное, это был единственный человек, который любил его после того, как деда не стало. Матери и отцу всегда было не до него – все свои отношения выясняли. Да и растили его дед и бабушка… А теперь вот их обоих нет…
Он проклинал тот день и час, когда пошел служить в МВД. Работа не радовала, сотрудники были противные, друзей не было. Как там у классика: «Служить бы рад, прислуживаться тошно»… Да еще дома завал – жену все чаще заставал по вечерам навеселе и с бутылкой в руках! Все деньги пропивает, побрякушки свои давно в ломбард снесла. А зарплата у него особо… чай, не генерал и даже не гаишник.
По служебной лестнице не пошел, не военный он человек! Вот дед – тот герой был. Так сложилось, что они вместе с дедом жили, а ведь он ему совсем не дед. Поэтому и не мог он в деда пойти, нет военной косточки…
Мысль о деньгах терзала Андрея – надо было хоронить бабушку, а не на что. И отец ему не помощник – у того вечно с деньгами проблема…
…Сегодня можно было снова смотреть в окно. Алексей Николаевич увидел, как его внук Андрей подъехал к магазину и вошел в дверь, на которой красовалась надпись «Антиквариат». «Господи, какая у него машина старая, лохматка прямо», – подумал Алексей Николаевич.
Андрей тем временем подошел к продавцу и протянул ему коробочку, которая Алексею Николаевичу показалась знакомой. Продавец коробочку открыл и достал из нее Звезду Героя Советского Союза, его, Алексея Николаевича, награду…
«Ну что ж, видно, очень деньги нужны», – подумал Алексей Николаевич. Без сожаления.
…За окном вагона проносились полустанки. Завтра утром Светка увидит свою любимую и уже такую старенькую тетечку. Что-то ее толкнуло в дорогу, быть может, предчувствие скорой разлуки, а быть может, желание вернуться в те края, где ты был безмятежно счастлив, вернуться в детство…
Станция. Раннее утро укрыло легкой дымкой дома и цветущие яблоневые сады. Да, вот так же в мае она привезла сюда в поселок к тете
