Кроме того, мне дали задание отыскать всех коммунистов, уволенных из армии в запас, наладить с ними связь, проинструктировать, как они должны будут действовать, если их опять призовут. Наконец, всех прошедших службу товарищей следовало ввести в создавшиеся в городах и районах партийные ячейки запасников.
Я часто думаю, как несправедлива судьба к биографии партийного работника в подполье. Что он делал в течение недель, месяцев, а иногда и целых лет? Встречи, собрания, явки… А еще? Кажется, ничего больше не было. Но сколько времени, энергии и сил тратилось на то, чтобы найти только одного человека, провести только одну встречу и при этом не вызвать подозрения полиции и окружающих!
Однажды меня вызвал Емил Марков:
— Собирайся в дорогу!
Я вопросительно посмотрел на него.
— Поедешь в Плевен. Встретишься с товарищами, которые демобилизовались из двадцать пятого полка, и поставишь перед ними задачу начать работу в четвертом пехотном полку. Там не хватает людей, а в Сливенском — более чем достаточно… Наши связи с Плевенским гарнизоном очень слабые. Все ясно?
— Ясно.
— Деньги на дорогу есть?
— Есть.
«Командировочные» тогда давали самые мизерные, и только в случае если человек не имел собственных денег, чтобы купить билет. Суточных и гостиничных не было. Предполагалось, что по прибытии на место товарищи не оставят тебя спать на улице и ты будешь есть то же самое, что и они.
В Плевене жил мой брат Миле, и я остановился у него. Вечером он неожиданно вошел в комнату и заметил, как я клал под подушку пистолет. Он пришел, видимо, о чем-то меня спросить, но слова у него застряли в горле. Указывая на пистолет, произнес:
— Не опасно ли?
— Не бойтесь. Он поставлен на предохранитель.
— Нет, я спрашиваю о другом. Тебя ищут?
Что можно было ответить на этот вопрос? В тот момент никакой опасности я не замечал, но меня предупредили, чтобы в Плевене я ни в коем случае не попадался на глаза полиции. При малейшей опасности нужно было хорошо укрыться, и поэтому следовало заранее подумать о надежных нелегальных квартирах.
Одной из таких квартир, по крайней мере в тот день, была квартира Миле.
— Тебя ищут? — повторил Миле свой вопрос, и в голосе его прозвучала тревога.
— Нет, но накрытое молоко кошки не вылакают.
— И для этого у тебя пистолет?
— Давайте спать.
— Разве вы не знаете, какое сейчас время?!
О «времени» тогда все были одинакового мнения.
На другой день вечером я устроил собрание в одном доме, на окраине города. Привел меня туда секретарь окружного комитета комсомола Васил Топалов. Там нас ожидало несколько молодых парней. Увидев нас, они тут же все встали.
— Знакомьтесь. Товарищ прибыл «свыше» по военной линии…
Суть дела я изложил коротко. Затем заговорили о войне.
Сейчас, может быть, кому-нибудь покажутся банальными слова: «Товарищи, исход войны зависит и от нас, от наших действий». А могут и сказать, что Советская Армия и без поджогов складов, разрушения телефонной связи, без наших партизанских отрядов и боевых групп разгромила бы гитлеровцев и освободила нашу родину. В таких рассуждениях есть и правда, и огромная ошибка. Если бы во всей Европе, во всех оккупированных областях не поднимался на борьбу народ, если бы десятки немецких дивизий и соединений стран-сателлитов не были заняты введением «нового порядка», какие крупные силы были бы брошены против Советской Армии!
Все мы чувствовали себя тогда красноармейцами, хотя не носили формы. И когда ребята наказали мне передать «наверх», что все поставленные задачи будут выполнены, я понял, что долг перед Красной Армией будет исполнен.
На другой день встретился еще с несколькими товарищами и после этого возвратился в Софию.
…Так чередой шли дни — встречи, собрания и опять явки, боевые задания…
А еще?
Кажется, ничего другого и не было.
2
3 апреля 1942 года. Это был счастливейший день в моей жизни: арестовали меня в шесть часов вечера, а могли бы арестовать на несколько часов раньше…
В два часа я встретился с Желязко Колевым. Перейдя улицу, он спросил меня шепотом:
— Пистолет с тобой?
Я ощупал карман.
— Дай мне.
Вошли в подъезд, я быстро передал ему оружие. Затем мы расстались, так как на половину четвертого была назначена встреча с Тодором Дачевым. Мы с ним «столкнулись» на перекрестке, завернули в первый же переулок, он мне молча передал черную ученическую сумку и сразу же ушел.
Сумка была наполнена взрывчаткой, которую нужно было отнести в швейную мастерскую Шаренволову. В мастерской меня уже ждали.
В шесть часов предстояло встретиться с Петром Вранчевым у него дома. Я шел не спеша, разглядывая витрины, в которых не было ничего интересного, и по привычке незаметно поглядывал назад, чтобы убедиться, не увязался ли кто-нибудь за мной. Я ничего не замечал, пока не дошел до пивного завода Прошека. Улица была безлюдна, и вдруг в пятидесяти шагах от меня появилась группа людей, одетых в серые плащи. Они быстро приближались. «Сыщики», — догадался я и прибавил шагу. До первого переулка оставалось метров двадцать, когда два агента догнали меня. Один из них приставил дуло пистолета к моей груди.
— В чем дело, господа?
— Не валяй дурака. Нам известно, что ты воруешь! Люди давно уже жалуются в участок, а он притворяется тут! Пошли с нами!
Пятый полицейский участок находился рядом, и через несколько минут мы были в дежурной комнате. Меня быстро обыскали и отвели в камеру. Через полчаса вошел агент.
— Где живешь?
— На улице Петрохана.
— Адресная карточка есть?
— Да.
— Только не ври, а то знаешь что будет?!
Агент вышел и через пятнадцать минут снова вернулся. По лицу его было видно, что он чем-то озадачен.
— Как тебя звать?
— Добри Маринов Джуров.
— А кто такой Добри Маринов Добрев?
— Опять же я.
— Почему это так?
Я объяснил, что Джуров — это мое домашнее имя, и, так как в документе нет места, чтобы написать все четыре имени, я сократил третье. Затем добавил:
— Надеюсь, вы поняли, что я не имею никакого отношения к кражам?
— О, мне уже все ясно! — криво усмехнулся он. — Конечно, в участок вы угодили случайно.
Тон его был явно издевательским, и я понял, что допрос далеко не окончен. Мной тут же овладело беспокойство: что нашли при обыске дома? В том, что обыск был, я не сомневался, а у меня хранились пистолет и две гранаты.
Часов в десять в камеру вошел тот же агент и с ухмылкой остановился у двери:
— Пошли, расстаемся с тобой.
«Неужели в самом деле меня освобождают?» — радостно подумал я,
