по лестнице, я открыл дверь своей квартиры, в которой не был всего-то десять дней, и всё, наконец, закончилось.
Долгое время мы ничего не могли сказать — могли только смотреть друг на друга, и взгляды наши говорили обо всём без слов. Мы всё ещё были в паническом ужасе, но одновременно ликовали, радуясь тому, что нам удалось уйти живыми. Прошло полчаса, может — больше, прежде чем Аркадий проронил первую фразу во внезапно настигшем его озарении:
— Блин, они же… Они же там все! Блин!
Блинами, конечно, в его речи в тот момент и не пахло. Но сути это, полагаю, не меняет.
— Да… — только и смог ответить на это я.
— Надо это, слыш… Надо назад!
— Сдурел?
— Чё сдурел?! Они там щас… Блин!
— Погоди, погоди малёх. Остынь. Всё нормально, они — те, кто внутри — не при делах. Отпустят с миром.
— Ага, с миром! А если это… Блин, там же этот стрелял! Там же щас… Щас эти набегут!
— Уже всё. Если и так, то уже набежали. Поздно.
— Какой поздно-то, ё-моё! Они…
Аркадий вдруг осознал, что и ему к Радуге никак не пробраться, если мертвецы сбежались на выстрел и снова облепили её.
— А если нет? — просиял надеждой он, — Если ничё нет? Мент их увёл всех! Нет там никого!
— Если так, то их отпустят, и они придут сюда. Сядь говорю, остынь. Давай подождём сначала, потом будешь уже пороть горячку.
— Тебе легко!.. Ай-й!.. Блин!
Он сел на пол и схватил себя за голову, не выпуская из рук топор.
Успокоиться и прийти в норму нам обоим вскоре помогла бутылка дорогого и роскошного шнапса из его рюкзака. Аркадий пил со знанием дела, я — кряхтел и морщился, но воспринимал поило как лекарство и подливал себе ещё и ещё. Мало-помалу алкоголь вместе с частичкой рассудка забрал у нас и сковывавший нас ужас от пережитого, и мы оба, если уместно будет так выразиться, пришли в адекватное состояние. Часы тикали на кухонной стене, а мы всё пили и ждали, пока придёт Ангелина с её матерью, и мы услышим звонок домофона. Но никто так и не приходил.
— Капец… — бормотал Аркадий, осознавая, что с каждой минутой надежды на лучший исход у него становится всё меньше.
— Да ладно ты! Времени ещё — десять часов. Они, видать, уснули тогда снова и спят до сих пор.
— Хорош уже, а! Ясно же всё. Что-то нечисто. По ходу… Блин, а чё они могут сделать, как думаешь? — спрашивал он.
— В смысле «сделать»?
— Ну там, не знаю. Ты вон, как-то про рабство чё-то говорил.
— Да я же так, шутя. Какое рабство? Мы ж не в Древнем Египте.
— Ага. Ну всё равно, они же черти, блин! Ещё и злющие щас, как чёрт.
— Да ну, брось! Ну чё они вот, а? Чё? Там из тех, кто даже уходить планировал, половина мужиков здоровых. Чё ты думаешь, они зайдут и всех насиловать будут, а?
Аркадий вздрогнул. Был видно, что я озвучил его худшие догадки. Я поспешил исправить положение:
— Насиловать мужиков, прикинь? Х-ха! Да расслабься. Всё окей будет, вот увидишь.
— А если нет?
— А если нет — тогда и подумаем. Давай ещё по одной.
К полудню бутылка опустела. Я чувствовал себя мертвецки пьяным и вместе с тем живее всех живых.
— Надо туда идти, слыш, — сказал Аркадий, тоже уже заметно окосев. Он курил прямо в кухне, но я не возражал.
— Куда ты щас пойдёшь? — ответил я, — Дороги не найдёшь, заблудишься. У тебя есть чё ещё?
— Да, я ещё винца брал.
— Давай разопьём. Ужрёмся так, чтоб совсем, и ляжем отсыпаться. А как проспимся — так и будем решать. Ну, ты будешь: я-то никуда не пойду, не обессудь.
— Тупая идея. А если они придут?
— А если придут — мы откроем. Ты чё, звонок не услышишь?
— А вдруг не услышу?
— В прихожей на полу ляжем, как свиньи. Так точно проснёмся, если позвонят.
— Позвонят! Бл… Телефон!!! — озарило вдруг Аркадия.
Он вытащил из кармана мобильник и набрал, по всей видимости, номер Ангелины. Первые три долгих гудка он слушал с надеждой. Потом, с каждым новым, надежда таяла в его глазах, и я вдруг вспомнил себя, дозванивавшимся в первые дни до матери с отцом.
— Не отвечает, — прокомментировал он, нажав на сброс.
— Тогда не знаю, — ответил я, и впрямь не зная, что ещё ему сказать.
— Так, всё, я пойду, — решительно сказал он, вскочив со стула. У него тут же закружилась голова, и он закачался, едва не рухнув прямо на стол.
— Ну куда ты такой пойдёшь?
— Пойду! Надо это быстро решать, иначе — капец.
— Да может… Может ну его, а?
— В смысле «ну его»?
— Ну, нафиг? Ты сам целый, чё тебе ещё надо? Погоди, отдышись, проспись, там уже подумаешь свежей головой.
— Чё думать-то? Это ж не левые люди какие. Мы с ней… Не знаю уже, сколько.
— Да это понятно. Но сам-то… Ты ж сам там пропасть можешь. А так хоть… Не знаю, блин. Так хоть сам живой останешься, стопудово.
— А нафиг мне самому живому быть просто так, скажи?
Сказав это, Аркадий посмотрел на меня плывущими, беспросветно пьяными глазами. Но за блестевшей в свете кухонной лампы пеленой алкогольного одурения в его взгляде читалось что-то настолько трезвое и ясное, что я, как ни старался, не смог придумать к этому подходящего описания. Он был подавлен, был в смятении, но несмотря на это, он точно знал, что составляет смысл его существования даже в этой новой, бессмысленной реальности и ни секунды не сомневался в том, что ему нужно делать дальше.
— Только слыш, это… Я многого прошу, наверное, а ты и так много сделал. Но я всё-таки попрошу, потому что иначе никак… — Аркадий взял долгую театральную паузу, которая, несмотря на всю свою внешнюю наигранность, в сущности своей была бесконечно искренней.
— Ну чё? Говори.
— Мне, наверное, бабло нужно будет. Или драгоценности какие. Чтоб откупиться. Они по-любому там, если держат их, просто так не отпустят. А я перебить всех не смогу — я ж не Рэмбо.
