Хотелось побыть в этом прекрасном сне подольше. Выспаться всласть, до самых кончиков пальцев.
Но организм, знатно потравленный алкоголем, думал иначе. Сначала накатила тошнота. Желудочный спазм заставил судорожно дернуться, а вместе с возвращающимся постепенно сознанием, пришла и головная боль. Глаза открыть было совершенно невозможно, веки были будто склеены между собой. Боль в голове стала еще сильней, и Мышка тихонечко застонала от муки.
– Проснулась?
Голос напарника прозвучал прямо над ухом, и это заставило бедную Мышку буквально подскочить на кровати.
Глаза резко перестали выпендриваться и распахнулись, узрев, что она находится в доме напарника, в его постели, укрытая пушистым одеялом, под которым… все-то же струящееся платье, которое она для себя сделала для похода в «Карнавал».
– Ты… что я здесь делаю? – пролепетала Мышка. Ее голос тоже звучал глухо. Хрипло, под стать скрипучему голосу напарника.
– Очевидно, лежишь, – Сокол, сидевший подле ее ног, улыбнулся. Облаченный в черный костюм-тройку с завязанными в низкий хвост седыми волосами он выглядел… представительно.
– А почему я лежу здесь? – спросила Мышка.
Напарник улыбнулся еще шире.
– Потому что ты сюда легла, – странным голосом ответил Сокол. Через пару мгновений она поняла, что он едва сдерживается от смеха.
Что значит: легла? Она ничего не помнит…
Мышка открыла рот и громко, четко и ни разу не повторившись в словах, выдала заковыристую фразу, в которой цензурными были разве что междометия. Напарник пришел от этой фразы восторг, заразительно расхохотавшись.
Вот только Мышке было совершенно не смешно. Вместо того, чтобы вспомнить один-единственный выпавший из памяти день, она потеряла еще один… вечер. И ладно бы просто забыла, но она… какого демона она притащилась сюда? В дом Сокола?
Рогабаль с абсентом, очевидно, плохо сочетаются… она всегда все помнила. Всегда.
– Хм… то есть я сюда пришла? – осторожно поинтересовалась Мышка у продолжавшего умирать со смеху напарника. – Надеюсь, не на бровях?
Сокол кашлянул, пытаясь задушить смех, и у него почти получилось. Но озорные огоньки веселья продолжали жить в его слепых глазах.
– Ты пришла на ногах, – с готовностью подтвердил и вновь хохотнул. – Заявилась сюда, сказала, что теперь будешь всегда охранять меня, чтобы больше никто не подстрелил, и легла спать.
Стало как-то совсем погано… но напарник не сердился! Он смотрел на нее с каким-то неописуемым восторгом, и от этого взгляда похмельной Мышке становилось не по себе.
– Прости меня, – прошептала она.
– За что? – поднял брови напарник. – Поверь, все это звучало очень мило… особенно, когда ты материализовала вместо пистолета дубинку и пыталась прицелиться из нее в воображаемого снайпера за окном.
Мышка застонала от стыда. Стало противно от самой себя.
– И я ведь тебя разбудила? Или нет? – на нее внезапно накатило чувство ревности… да-да, черт возьми, ревности! Почему-то мысль, о том, что она могла ему помешать принесла… удовлетворение… впрочем, все это быстро сменилось стыдом.
Ведь действительно: что если Сокол был не один? Что если он был с Голубкой? Или с кем-то еще, не важно! Представив себя на месте напарника в такой ситуации, Мышка окончательно сникла.
Теперь у нее остался только стыд.
– Я спал, – коротко ответил напарник.
Мышка вздохнула с облегчением, так и не понимая, что радует ее больше: то, что она никому не помешала или то, что некому было мешать.
– То есть, получается, я выгнала тебя с собственной кровати? – тягучие похмельные мысли ворочались в голове слишком медленно, и ей было стыдно еще и за свою тупость. – Как ты меня не убил?
То ли она до сих пор была немного пьяна, то ли сказывалось недавнее напряжение, но Мышка с ужасом почувствовала, как ее глаза обжигают слезы.
У них осталась последняя попытка, а потом они расстанутся…
– Мне даже понравилось… ты плачешь, что ли? – его улыбка сползла с лица, как мыльные разводы под водой. Он застыл, и в его глазах она увидела испуг.
– Нет… это так, со сна, – Мышка мужественно улыбнулась, смаргивая предательские капли.
Чувство позора никуда не ушло, и чтобы хоть как-то вернуть себе достоинство, она пробормотала:
– Я вчера была у Первого. У нас осталась последняя попытка. Так что…
– Что ты сделала? – перебил ее Сокол. Его голос неуловимо изменился. В нем больше не было озорной нежности.
Теперь в нем клокотала ярость.
– Сходила к Первому… – растерянно повторила Мышка. Реакция напарника ее обескуражила она была уверена, что он поблагодарит ее за то, что она сэкономила им время.
– Зачем? – напарник сверкнул глазами. – Кто тебя просил? Мы же договорились, что пойдем сегодня вместе!
– Но… ты же… ты же ходил к Первому один в прошлый раз! И я была тебе благодарна! – обиделась Мышка. – А ты говоришь так, будто я сделала что-то неправильно! Соскучился по начальнику, что ли? Так иди, поговори! Он же такой приятный собеседник!
– Ты не понимаешь… – прошипел Сокол. Его лицо исказила страдальческая гримаса. – Ты – слабая, и Первый этим пользуется. Если бы мы были вместе, то я бы смог выторговать нам больше времени, а теперь – поздно!
– Я не слабая! – взревела Мышка. Обидно было до такой степени, что на глаза опять набежали слезы. Шмыгнув, она тряхнула головой, пытаясь заменить обиду гневом. Вроде бы получалось. – Я – патрульная, я не могу быть…
– Ты – женщина, – ответил Сокол. В его голосе ей послышались нотки упрека. Он поднялся с кровати и встал в полный рост. Смотреть на него снизу вверх было совершенно неудобно. Приходилось запрокидывать голову, и от этого Мышка чувствовала себя неполноценной.
– И что? Почти половина патрульных – женщины. Хочешь сказать, что мы все – слабые?
– Нет, – отрезал Сокол. – Но ты – именно что настоящая женщина. Не полумужик в юбке, как Цапля, не разряженная в пух и прах Голубка…
– Вот только с Голубкой ты спал! – вырвалось у Мышки.
Напарник застыл. Сжав губы, он отвернулся от нее и подошел к окну.
Повисло молчание. Плохое молчание, скрывающее за собой сотню невысказанных слов, и Мышка поняла, что ей… ей хочется разбить это молчание, сказать хоть что-нибудь, извиниться… извиниться за что?
Она не сделала ничего плохого. Ничего.
– Иди, – глядя на пейзаж Вьющегося Острова сказал Сокол.
– Что? – Мышка откинула одеяло и встала. Ей хотелось подойти к напарнику, обнять его за плечи, уткнуться носом в основание его шеи и расплакаться… разбить то, что сейчас возникало между ними.
Отчуждение…
