волнения, губы прыгали. Вцепился пальцами в грудь Гусеву:
– Что вы говорите? Куда вы нас зовете? Нас уничтожат. У нас нет оружия. Нужны иные средства борьбы…
Гусев отодрал от себя его руки:
– Главное оружие – решиться. Кто решился – у того и власть. Не для того я с Земли летел, чтобы здесь меня, как муху, застукали… Для того я с Земли летел, чтобы научить вас решиться. Мохом обросли, товарищи марсиане. Кому умирать не страшно – за мной. Где у вас арсенал? За оружием. Все за мной в арсенал!..
– Ай-яй! – завизжали марсиане.
Началась давка. Гор протянул руки к толпе. Схватился за лицо.
Так началось восстание. Вождь нашелся. Головы пошли кругом. Невозможное показалось возможным. Гор, медленно и научно подготовлявший восстание и даже после вчерашнего медливший и не решавшийся, – вдруг точно проснулся. Он произнес двенадцать бешеных речей, переданных в рабочие кварталы туманными зеркалами. Сорок тысяч марсиан стали подтягиваться к арсеналу. Гусев разбил наступавших на небольшие кучки, и они перебегали под прикрытием домов, памятников, деревьев. Он распорядился поставить у всех контрольных экранов, по которым правительство следило за движением в городе, женщин и детей и велел им вяло, совсем вяло ругать Тускуба. Эта азиатская хитрость усыпила на некоторое время бдительность правительства.
Гусев боялся воздушной атаки военных кораблей. Чтобы хоть ненадолго отвлечь внимание, он послал пять тысяч безоружных марсиан в центр города – кричать, просить теплой одежды, хлеба и хавры. Он сказал им:
– Никто из вас оттуда живым не вернется. Это вы помните. Идите.
Пять тысяч марсиан одною глоткой закричали: «Ай-яй!» – развернули огромные зонтики с надписями и пошли умирать, запели унылым воем старую, запретную песню:
Под стеклянными крышами,
Под железными арками,
В каменном горшке
Дымится хавра.
Нам весело, весело.
Дайте-ка нам в руки каменный горшок!
Ай-яй! Мы не вернемся
В шахты, в каменоломни.
Мы не вернемся
В страшные, мертвые коридоры,
К машинам, машинам.
Жить мы хотим. Ай-яй! Жить!
Дайте-ка нам в руки каменный горшок!
Крутя огромные зонтики, со страшной песней они скрылись в узких улицах.
Арсенал, низкое квадратное здание в старой части города, охранялось небольшой воинской частью. Солдаты стояли полукругом на площади перед окованными бронзой воротами, прикрывая две странные машины из проволочных спиралей, дисков и шаров (такую штуку Гусев видел в заброшенном доме). По множеству кривых переулочков наступающие подошли и обложили арсенал: стены его были отвесны и прочны.
Выглядывая из-за углов, перебегая за деревьями, Гусев осмотрел позицию – ясно: арсенал надо было брать в лоб, в ворота. Гусев велел выворотить в одном из подъездов бронзовую дверь и обмотать ее веревками. Наступающим приказал кидаться лавой, визжать – ай-яй! – как можно страшнее.
Солдаты, охранявшие ворота, спокойно поглядывали на суету в переулочках, лишь машины были выдвинуты вперед, и по их спиралям затрещал лиловатый свет. Указывая на них, марсиане жмурились и тихо свистали: «Бойся их, Сын Неба». Времени терять было нельзя.
Гусев расставил ноги, взялся за веревки и поднял бронзовую дверь – была тяжела, но ничего, нести можно. Так он прошел под прикрытием домовой стены до края площади, откуда – рукой подать до ворот. Шепотом приказал своим: «Готовься». Вытер рукавом лоб, подумал: «Эх, рассердиться бы сейчас». Поднял дверь, прикрылся ею:
– Даешь арсенал… Даешь, тудыть твою в душу, арсенал! – заорал он не своим голосом и тяжело побежал по площади к солдатам. Булькнуло несколько выстрелов, режущими разрывами ударило в дверь. Гусев зашатался. Рассердился всерьез и побежал шибче, ругаясь скверными словами. А уже вокруг завыли, завизжали марсиане, посыпались изо всех углов, подъездов, из-за деревьев. В воздухе разорвался громовой шар. Но хлынувшие потоки наступающих смяли и солдат, и страшные машины.
Гусев, ругаясь, добежал до ворот и ударил в замок углом бронзовой двери. Ворота затрещали и распались. Гусев вбежал на квадратный двор, где рядами стояли военные, крылатые корабли.
Арсенал был взят. Сорок тысяч марсиан получили оружие. Гусев соединился по зеркальному телефону с Домом Совета Инженеров и потребовал выдачи Тускуба.
В ответ на это правительство послало воздушную эскадрилью – атаковать арсенал. Гусев вылетел ей навстречу со всем флотом. Корабли правительства бежали. Их догнали, окружили и уничтожили над развалинами древней Соацеры. Корабли падали с неба к ногам гигантской статуи Магацитла, улыбающегося с закрытыми глазами. Свет заката мерцал на его чешуйчатом шлеме. Небо было во власти восставших. Правительство стягивало полицейские войска к Дому Совета. На крыше его были поставлены машины, посылающие огненные ядра – круглые молнии. Часть повстанческого флота была ими сбита с неба.
К ночи Гусев осадил площадь Дома Советов и стал строить баррикады в улицах, разбегающихся звездою от площади. «Научу я вас революции устраивать, черти кирпичные», – говорил Гусев, показывая, как нужно выворачивать плиты из мостовой, валить деревья, срывать двери, набивать рубашки песком.
Насупротив Дома Советов поставили две захваченные в арсенале машины и стали бить из них огненными ядрами по войскам. Но правительство закутало площадь магнитным полем.
Тогда Гусев произнес последнюю за этот день речь, очень короткую, но выразительную, влез на баррикаду и швырнул одну за другой три ручных гранаты. Сила их взрыва была ужасна – метнулись три снопа пламени, полетели в воздух камни, солдаты, куски машин, площадь закуталась пылью и едким дымом. Марсиане завыли и пошли на приступ.
(Это была именно та минута, когда Лось взглянул в туманное зеркало в тускубовой усадьбе). Правительство сняло магнитное поле, и с обеих сторон запрыгали над площадью, над дерущимися, затанцевали огненные мячики, лопаясь ручьями синеватого пламени. От грохота дрожали мрачные пирамидальные дома.
Бой продолжался недолго. По площади, покрытой трупами, Гусев ворвался во главе отборного отряда в Дом Совета. Дом был пуст. Тускуб и все инженеры бежали.
Поворот событий
Войска повстанцев заняли все важнейшие пункты города, указанные Гором. Ночь была прохладная. Марсиане мерзли на постах. Гусев распорядился зажечь костры. Это показалось неслыханным: вот уже тысячу лет в городе не зажигалось огня – о пляшущем пламени пелось лишь в древней песне.
Перед Домом Совета Гусев сам зажег первый костер из обломков мебели. «Улла, улла», – тихими голосами завыли марсиане, окружив огонь. И вот костры запылали на всех площадях. Красноватый свет оживил колеблющимися тенями покатые стены домов, мерцал в окнах.
За окнами появились голубоватые лица – тревожно, в тоске всматривались они в невиданные огни, в мрачные, оборванные фигуры повстанцев. Многие из домов опустели этой ночью.
Было тихо в
