надлежало утверждаться, без сомнения, и тогда должен был начаться. Иначе, если бы с первой минуты бытия не было сообщения с Высочайшим Виновником бытия, то не могло бы быть и самого расширения деятельности и любви к Нему. А когда человек от этого сообщения мог сознавать и чувствовать блаженство, то низшие существа не сильны бы были разорвать этот союз с Богом. Даже и высшие силы не могли произвести расстройство в человеке, – мы разумеем существа, одаренные большим могуществом и высшими духовными способностями. Ибо высшим по совершенствам существам не свойственно так действовать. Поскольку человек уже носил внутри себя начало ума и свободы, то он мог противостоять всякому внешнему насильственному приражению. Но если бы человек сам свободно не уклонился от сообщения с Творцом, то никакая могущественнейшая сила не могла бы принудить или преклонить волю его. При прямом направлении свободы, он всегда живо чувствовал бы блаженство от сообщения с Высочайшим существом, отверг бы всякое противоположное направление. Доколе свобода его поддерживалась и укреплялась силой Виновника бытия его, дотоле он был бы выше всякого внешнего влияния. Внешняя сила не могла насильственно отклонить человека от союза с Божеством, так чтобы не было и его собственного участия в том. Итак, справедливее в самом человеке искать причины его расстройства, если не полной причины, то содействия, а без собственного его содействия ничто не могло бы поколебать его. Доколе все силы человека устремлялись к одному центру, дотоле ничто внешнее не могло произвести расстройство в нем. Для этого нужно было открыться в человеке, кроме первого Высочайшего центра, другому центру, чтобы целью поставлено было что- либо иное, кроме высочайшей цели, и иное стало законом деятельности, кроме воли Творца. Какой же мог быть этот центр? Сам человек ближе всех прочих существ к самому себе. Если должно было произойти падение его и мог перемениться один центр его на другой, то скорее всего центр своего – я мог занять место Высочайшего, Всепривлекающего центра. И действительно, нужно различать в человеке две стороны: сторону зависимости от Виновника своего бытия, по которой, будучи образом, он должен был отражать совершенства Его, совместные с ограниченностью его природы, и вместе – сторону самостоятельности и свободы, без которой он не был бы истинным подобием своего Творца, а механическим орудием внешней силы. В этой только стороне самостоятельности могло произойти падение. Самостоятельность и свобода есть нечто весьма немаловажное, есть высокое право. Когда важность этого права могла привести человека к тому, чтобы он с большим перевесом уклонился на сторону самости, то вместе с этим и должно было произойти отступление его от Высочайшего центра. Ничто внешнее не могло показаться человеку так дорого, что могло бы отвлечь его от соединения с Богом кроме внутреннего достоинства своего я, кроме драгоценного права действовать самому по себе, права высокого и привлекательного, но вместе и опасного. Основываясь на этом праве, человек мог расстроить свою природу, – по крайней мере не иначе можно объяснять это. Поставить центром нечто иное, кроме Первого, Высочайшего центра, значить уклониться от Него и за первым порывом уклонения от Виновника своего бытия должно было прекратиться и благодетельное влияние этого центра, должна была открыться иная жизнь, в которой ряд действий должен исходить только из начала своего – я, от чего долженствовало начаться превратное направление всех сил и расстройство во всех частях существа человеческого. Итак, начало нравственного зла в природе человека должно скрываться в уклонении свободной его воли от всеобщего центра – воли Божией к самой себе, чтобы поставить себя новым центром.
В. О значении настоящей жизни души
Но любовь Божия к своим созданиям верна и неизменна и само падение человека, как опыт непокорного своеволия, не поколебал человеколюбие Творца нашего. Это доказывается наблюдением над настоящим состоянием человеческой жизни. Что значит настоящая стесненная, переменчивая жизнь? Если внимательно будем смотреть на теперешнее состояние человека в земной его жизни, то найдем ясное доказательство того, что он не оставлен любовью Творца и Промыслителя своего. Если бы человек обращался только в круг причин вещественных и не имел доступа к преизобилующей любви Божией, то за первым шагом падения его последовал бы ряд непрерывных действий, влекущих его только ко злу. Когда положена первая преграда помощи Божией, то, по естественному порядку, жизнь души, оставленной самой себе, была бы только сцеплением нравственного и физического зла, непрестанным покушением к удовлетворению своей воли, непрестанной безуспешностью, а оттого была бы исполнена только чувством мучения и расстройства. Но человек не допущен до такого состояния; он подвергнут испытанию зла, но не лишен и добра, поставлен на середине между двумя противоположностями, между злом и добром; внутри его примешалось и распространилось зло, но оно не имеет окончательного перевеса над добром; вокруг человека открылась сфера бедствий, однако не одни бедствия окружают его, но много и добра; даже сами бедствия направляются ко благу. Вместо невозмущаемого течения, непрерывного стремления к своему источнику открылась новая возмущенная жизнь, где через многие перевороты и наклонения то на сторону добра, то на сторону зла, оставлена человеку возможность к тому, чтобы он, испытав горечь зла, пробивался к добру. – В падении произошло уклонение человека от всеобщей цели. Но если любовь Божия всегда верна своей цели, то как она могла возвести к ней человека, если не таким путем, на котором бы нововведенные человеком силы были разрушаемы, новые примеси были отсекаемы, и он убеждался бы в гибельности того, что сам ввел в себя, и через испытания зла мало по малу обращался к добру? Для достижения этой цели необходимо с одной стороны показание человеку зла, с другой – добра, с одной стороны убеждение в том, как тягостно удаление от первоначальной жизни, от сообщения с Божеством, а с другой необходимы ободряющие и утешающие виды, так чтобы человек, по мере своего приближения к своему назначению, получал подкрепления, утешения и награды, которые бы показывали, как вожделенно и достолюбезно первоначальное его состояние. Когда рассмотрим настоящую жизнь человека, то действительно увидим эти две стороны – показание зла и утешения через представление добра.
Начнем рассмотрение это с внешней, видимой природы. Человек поставлен среди природы, которая составляет источник испытания и зла, и добра. Природа есть источник испытания зла: ибо она для него не есть уже та область, где нет разрушения и болезни, не есть место, где все живет и цветет, где телесное не мешает отправлениям духовным и служит удобнейшим для
