времени, но свет над океаном потускнел, а мускулы одеревенели от усталости. Оцепенение от смерти Первого сменилось простой болью в теле, зато вода стала чище. Самцы тоже сбавили скорость и развернулись так, что Эа оказалась на правом фланге построения. Некоторое время они отдыхали на поверхности. Они давно не ели, не спали, все хотели как можно скорее оставить страшное место позади. Приближалась ночь, но Эа понимала, что в таком состоянии им не до охоты. Уж лучше поголодать. Эа попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Возможно, ей предстоит умереть с голоду, возможно, такова ее судьба в океане.
Внезапно трое афалин издали хриплый радостный звук.
– Афалины! – закричали они.
Эа услышала глухой ритмичный звук. Он доносился издалека, то нарастая, то затихая. Знакомый звук. Уродливое скрежетание, от которого тут же заболел ее сонар, было нестерпимо громким, но каждый раз, когда звук возобновлялся, трое самцов ликовали.
Эа удивленно слушала. Ни один другой Лонги, кроме нее, не мог слышать такие звуки, а настаивая на их реальности, Эа лишний раз показывала себя странной. А вот афалины не только слышали, но и радовались. Как так? Она всеми силами хотела бы уйти от этого шума подальше, а они стремились навстречу звукам, забыв о недавней потере одного из своих. Они даже пробовали петь. Их дух явно укрепился.
– Афалины, афалины! – орали они.
На Эа накатило отвращение. Афалины любили грязь, шум и жестокость – пора было уходить. Она щелкнула своим спутникам, что собирается их оставить, но они в ответ неожиданно сомкнулись, снова заключая ее в охранное кольцо. Больше того: они захихикали и стали подталкивать ее вперед. Эа нырнула и прибавила скорости, но здесь стало еще хуже. В глубине вода передавала звук лучше, и Эа словно ударили по голове, настолько сильной и болезненной ощущалась здесь вибрация. Теперь похитителям даже не нужно было толкаться, они просто продолжали двигаться вперед, навстречу звукам, и Эа пришлось следовать с ними, потому что любое отклонение от акустического коридора усиливало ее боль.
Как только она замедлялась, ее тут же били. В виду дома Второй, Третий и Четвертый чувствовали себя куда уверенней и готовы были поиздеваться над пленницей, забыв и думать о том, что она только что спасла их в Море Тамаса.
– Эй, расслабься, – подал голос прилипало. – Это демоны. Я слышала, как они говорили.
– Какие еще демоны? – Эа сразу подумала о мертвецах, висящих в сетях.
– Ну, те, которые шумят. – Прилипало поерзал. – Я бы на твоем месте заткнулся и разузнал побольше.
Эа не знала, кого она ненавидит больше, своего паразита или афалин, но одно было понятно: надо бежать и отыскать дорогу домой. Прилипало мог подслушивать ее мысли, но не ее молитвы. Что было на сердце Эа, он знать не мог.
– Мать Океан, – молилась Эа, – прости меня. Мать Океан, позволь мне сбежать.
Однако пока они продолжали плыть навстречу скрежещущему шуму, Эа думала о том, что Мать Океан покинула ее за все прегрешения.
20
Соседский патруль
Фугу поселилась как раз посередине между Морем Тамаса и владениями афалин, на вершине вулканического конуса, у Губана. Она игнорировала угрозы и уговоры последнего, потому что знала: он не причинит ей зла, иначе она отравит воду. Как любую беженку, Фугу заботило прежде всего убежище.
Здесь, на вершине, она нашла довольно странного и вспыльчивого стража. Однажды он уже защитил ее. Придя в себя, она огляделась и решила, что этот мрачный пейзаж – как раз то, что нужно. Ее занесло сюда сильным течением, а нападение свирепых дельфинов означало, что здесь должна быть и рыба. По пути ей не попалось ни одной коралловой колонии, которая чистила бы воду так же эффективно, как та, которую она покинула в полуобморочном состоянии.
Фугу жили на древнем славном рифе, дававшем приют множеству интересных персонажей, среди смешения языков и культур. За лучшие норы и расщелины всегда шла ожесточенная борьба, но уступов, растений и зарослей актиний вполне хватало, чтобы все могли уживаться. Большинство, во всяком случае. Фугу наблюдала за повседневной жизнью мелких хищников, наслаждаясь своим особым положением, и воображала себя знаменитостью. Ее любимым занятием было смешаться с толпой глубоководных океанических видов, посещавших риф для гигиенических процедур, которые с удовольствием проводили им маленькие губаны и другие рабочие рыбы. Ей нравилось поторапливать чистильщиков, чтобы симпатичным крупным океанским путешественникам не приходилось слишком долго ждать удаления паразитов. Красота и уход требовали спокойной обстановки, а слишком длинная очередь раздражала. Иногда Фугу даже хотела, чтобы и на ней поселились какие-нибудь паразиты, чтобы ее тоже мягко покусывали, но ее ядовитость делала такое желание невозможным.
Ей нравился статус самозваной хозяйки знаменитой естественной очистной станции, но когда кораллы окрасились в тошнотворные цвета, когда рабочие начали болеть и умирать, когда все стали спрашивать ее, что происходит, она не знала, что ответить. Никто не знал. Клиенты перестали приходить, вода изменилась и теперь жгла очищенную кожу. Коралловый риф выцвел до белого цвета и умер.
Есть нечего. Работы нет. Начались беспорядки, остатков на всех не хватало, заболевали и умирали целые общины, а выжившие уходили. Фугу оставалась, стремясь удержать население рифа, надеясь, что все каким-то образом наладится и клиенты вернутся. Затем пришел мусор, и Фугу окончательно покинула свой любимый дом. Она надеялась, что поблизости найдутся другие рифы, пусть даже поменьше этого. Ее надежды оправдались, да только другие кораллы тоже умирали.
Вулканические конусы стали самым лучшим из всего, что ей попалось по дороге. Правда, это еще ни о чем не говорило. Поначалу здешняя вода показалась ей вредной, а потом она, наверное, притерпелась. Начали появляться мелкие рыбешки, бестолково мечущиеся вокруг. Они напоминали грумеров и уборщиков из прежней жизни. Ну что же, если она нашла сюда дорогу, то и другие найдут со временем. Несмотря на неприступный вид, вершины действительно могут стать хорошей биостанцией. Губан будет большим боссом, а она – здешней хозяйкой. Чисто деловые отношения.
– Ты неправильно охотишься, – как-то раз сказала она ему на родном рифовом диалекте. – Этак ты пожрешь всех моих рабочих. Я же видела: ты убиваешь даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости, а потом просто бросаешь еду. Даже акулы так не делают.
Губан знал, что она права. Когда его охватывали ярость, горе или трагические воспоминания, когда его кожа выцветала от глубоких погружений к горячему источнику, он действительно убивал мелкую рыбу просто так, для разрядки. Ему нравилось устраивать засады. Потом, правда, приходило отвращение к себе,
