было ходить. У нас было три лопаты, и мы отправились в балок посмотреть, нет ли там хоть одной. Небольшой тамбур у входа был весь набит снегом, снег был в ящиках с продуктами, водолазной аптечкой, снаряжением, словом, всюду, где оставалась хоть малейшая щель. Лопат не оказалось ни одной. Пришлось копать чем попало, вплоть до кастрюль. Начали со споров, где что лежит, чаще всего мое мнение не совпадало с точкой зрения Пушкина. Потом в огромном сугробе начали рыть траншею и — ура! — наткнулись на черенок лопаты. Дальше пошло быстрее, и через несколько часов у нас не хватало только некоторых инструментов, акваланга и кое-какой мелочи. Акваланг нужен был нам немедленно, с потерей остального можно было кое-как примириться, тем более, что под яркими лучами солнца снег оседал и темное снаряжение постепенно вытаивало и появлялось на поверхности. Продолжили раскопки, и в конце концов лопата стукнулась о баллоны. Вероятно, ни один археолог так не радовался находкам, как радовались мы, выкопав из-под снега свой акваланг. Впрочем, при этом я порвал лопатой привинченный к аппарату Сашин водолазный шлем. Он был очень недоволен, но у нас нашелся запасной шлем, которым можно было пользоваться первое время. Шлем был очень неудобный, сильно сдавливал нос и подбородок, но, чтобы заклеить разорванный, потребовалось бы часа два. Покончив с раскопками, приступили к расчистке лунки, потом привели все в более или менее пригодное для спусков состояние. Для нас все это было хорошим уроком: с Антарктидой не следует шутить, даже если целый месяц стоит хорошая погода, раньше или позже пурга обязательно разразится. С тех пор мы ставили у лунки специальный ящик и укладывали туда снаряжение, лопаты и пешни вертикально втыкали в снег, и подобных случаев не повторялось.
Раскопки заняли полдня, и стало ясно, что сделать, как мы намеревались, пять погружений никак не удастся. Времени могло хватить только на три спуска, да и то если выбрать такие, которые не требовали бы долгой разборки материалов. Пока же наступил полдень, и было самое время пообедать. Жене предстояло впервые попробовать несоленую печенку, впрочем, об этом ему не сказали, и он съел ее в немалом количестве и с удовольствием, хотя и нашел несколько недосоленной. Зато на следующий день он обнаружил, что соли у нас нет вообще, обозвал нас людоедами и дикарями и наотрез отказался употреблять несоленое мясо. Не помогли все наши ссылки на авторитет великого полярного исследователя Стефанссона. Грузов решил завести себе банку соли для собственного потребления. Однако он забыл банку в Мирном и на этот раз уже не стал отказываться от пищи «дикарей и людоедов». Потом соль наконец появилась, и вопрос был исчерпан. Правда, впоследствии Грузов несколько смягчился и признал, что несоленое мясо можно есть, но сам его все-таки солил.
Поскольку на разборку не оставалось времени, я занялся подсчетом морских ежей для последующих статистических вычислений. Это погружение не принесло никакого удовольствия, смысл такой работы выявляется позднее, когда закономерности предстают в простой, ясной, удобной для сравнения форме. Но какое дело мне было до этого под водой, где я должен был, как автомат, укладывать рамку на дно и подсчитывать попавших в нее животных! Казалось, более нелепую работу трудно придумать. Под водой пришлось пробыть долго, я почти не двигался и здорово замерз, вышел из-за того, что уже не мог записывать на пластине число ежей, так замерзли руки. Зато Пушкин, который просто осматривал район новой лунки, нашел немало интересного. Он опустился глубже, чем я в предыдущий раз, до глубины 36–38 метров. Там оказалось множество морских лилий, необычайные кроваво-красные и зеленые губки, формой напоминающие кактусы. Дно, как и на малой глубине, было покрыто массой голотурий, среди них поднимались очень изящные ажурные кораллы прекрасного розового цвета. Словом, у Саши были все основания остаться довольным.
Теперь наступила очередь Грузова, который, как это обычно бывает перед первым спуском в новых условиях, заметно нервничал. Особенно смущала его низкая температура воды, и он очень опасался, что сильно замерзнет. Поэтому Женя надел на себя чуть ли не все шерстяное белье, какое у нас нашлось, а сверху еще меховую жилетку. Его водолазные груза поэтому были чуть ли не тяжелее, чем у меня и Пушкина, вместе взятых. Я напрасно пытался убедить Женю, что лишнее белье бесполезно.
Ради первого погружения Грузова телефонную станцию вновь извлекли из ящика и подключили к аквалангу. Я надел наушники и микрофон и встал на страховку. Грузов подошел к лунке, осторожно залез в воду и погрузился с головой, потом нырнул и исчез подо льдом. Мне было хорошо слышно его дыхание, оно было ровным и спокойным, можно было ничего не опасаться. Проплавав около двадцати минут, Женя вылез на поверхность и прежде всего, сняв перчатки, стал размахивать руками и тереть их друг о друга, пытаясь согреть кисти. Выяснилось, что в перчатки попала вода и руки очень замерзли; да и самому ему, судя по посиневшему носу, было отнюдь не жарко. В этом не было ничего удивительного, мы в начале экспедиции выглядели ничуть не лучше. Хотя опасения по части холода вполне оправдались, Женя все же был доволен. Подводный мир был для него совсем новым, и взгляд поэтому замечал и тех животных, которые уже примелькались нам. Особенно сильное впечатление произвела на Грузова кристально чистая вода, хорошая освещенность под водой и сплошной лес щупалец на вертикальных склонах. Как специалисту по антарктическим морским звездам, ему было любопытно увидеть предмет своих исследований в натуре, а не в банках со спиртом. Мы тоже потихоньку радовались: уже по первому погружению было видно, что Женя сможет здесь спускаться. Основываясь на своем опыте, мы считали, что в эту первую неделю, когда происходит акклиматизация, нецелесообразно нырять больше одного раза в день. Грузов очень неохотно согласился.
Работа на новом месте почти не отличалась от того, что мы делали раньше, если не считать только, что сначала мы подтаскивали к лунке сани с аквалангами, ведрами, сетками и прочим водолазным и научным снаряжением. Тащили вдвоем, третий, тот, кто должен был спускаться вначале, в это время в балке натягивал на себя скафандр. Потом он шагал к лунке, до нее было около полукилометра. Страхующий уже ждал, лунка была очищена от шуги, и погружение тотчас начиналось.
На второй день совместной работы мы решили сделать пять погружений. Это удалось, но различные задержки вызвали большую потерю времени. Сначала у Пушкина порвался костюм, пришлось идти в балок за клеем и заплатой, а Саша
