class="p1">О ребёнке? О чём речь?
Я непонимающе насупился, до хруста сжав крышку ноутбука. Стоило зашевелиться, у меня зашуршала и кожанка, а за дверью сделалось подозрительно тихо.
— Эй, Лёнчик, ты чего подслушиваешь? — раздался громкий беспардонный шёпот у моего уха.
Сука! Только не сейчас!
— Пошёл ты нах*й! — обернулся я на басиста и беззвучно на него наорал.
Чуть не замахнулся компом по его лбу и кисло сморщился. Какой позор… Андрей остался в коридоре, а мне пришлось тут же запрыгнуть в спальню Никольской.
Эти двое сидели на кровати. Ева — вместе с ногами, закутавшись в одеяло.
Его футболка на плече и шее промокла от её слёз, а сама девчонка уложила на Муратова голову, безостановочно кусая губы. Я замешкался, как школьница. Забегал взглядом по комнате, по разбросанным по полу пузырькам и опустевшей тумбочке, лишь бы не заглянуть в её припухшие красные глаза.
Я будто застал их трахающимися…
— Ева всё объяснила, — откашлялся Ванечка и пришибленно попытался отодвинуться от девчонки.
Никольская вся на нём повисла. Когда Муратов одёрнулся, она придержалась за его плечо и медленно распрямилась, делая вид, что задумалась. Подняла на меня непонимающий взгляд и только тогда громко зашлась кашлем.
Я испепелял её, как будто девка была мне обязана собачей верностью, и не мог остановиться. Это было слишком похоже на нечто, не оставляющее меня в покое семь лет.
Во рту появился солоноватый привкус. Я понял, что прикусил себя за язык.
— В восемнадцать лет её насильно выдали замуж родители. За богатого дедулю, чтобы обеспечить Еве связи и будущее, — с трудом оторвавшись от её остекленевшего, чисто вымытого от грима лица, я перекинулся диким взглядом на Муратова. Я просто чувствовал, что со стороны стал похож на невменяемого психопата. — Он ей изменял, избивал, — всё менее уверенно перечислял Ваня, опустив взгляд на мои сжавшиеся в кулак пальцы. — И вот. Ева продержалась с ним полгода, а потом сбежала в родной Питер.
Я ошарашено забегал взглядом по комку одеяла, в которое Никольская зарылась вместе с лицом и душещипательно заскулила. Из-под груды складок торчала только её ладонь, а ногти зацарапали матрас. Она страдала, как раздавленная букашка…
— Савицкий! Как ты ей поможешь? — буркнул Муратов, выводя меня из транса. — Ты же сделаешь что-нибудь?
В этот момент я думал лишь о том, что журналист промахнулся. Возомнил себя палачом, выставляя людей только в выгодном для него свете во имя сенсации. Не потрудился разобраться до конца, возможно, хотел доказать, что справится без фотографий, предложенных мной.
Я его подтолкнул к этому.
Но ведь я и подумать не мог, что эта вертихвостка тоже покалечена своими нерадивыми предками…
Муратов долго смотрел на её перекорёженную руку и дотянулся своей ладонью. Девка тут же выкарабкалась пальцами и сжала его, продолжая реветь.
Из него получилась классная жилетка для слёз. А из меня нет…
Интересно, как на это отреагировала бы его ненаглядная Виолетта Сергеевна?
25. Спасение
Мои дорогие, я немножечко задержалась сегодня, извините! Но зато дописала сцену) Приятного прочтения!
***
У девчонки разрывался телефон от злых комментариев. Я выслушал её очередную истерику, потом она утёрла свой сопливый нос, успокоилась и рассказала подробнее о неблагополучном замужестве. Эту историю нельзя было воспринимать без рвотных рефлексов. У девки остался бельгийский паспорт, который я изъял себе в качестве доказательства, а когда вышел в коридор, чтобы проплеваться после мерзотных деталей и их с Ваней недружественных рукопожатий, столкнулся с басистом. Он занял моё место у спальни Никольской и нагло грел под дверью уши.
— Вот это же-е-есть, — замотал он башкой и просунулся в её комнату с нелепыми выкриками. — Ева, мы на твоей стороне! Господин уничтожит этого журналиста!
Я одёрнул придурка за плечо и захлопнул дверь, оставив Никольскую наедине с Муратовым.
Пожалуйста, общайтесь, голубки.
— У тебя же есть план? — уже не так уверенно проморгался Андрей. — Эй! Пусти!
После демонстрации тела в баре, откровенных нарядов и её согласия расплатиться натурой за продвижение у меня были обоснованные сомнения в невиновности Кисы.
Вообще-то, ещё днём я принял решение закрыть с ней контракт после фестиваля, а тут вдруг должен был спасать её честь. Мне-то что с того?
— О каком плане ты говоришь? Я напишу в своём блоге то, что сказала мне она. Правду напишу. Постараюсь подобрать слова поубедительнее, но, если фанаты не поверят, я уже ничего не сделаю.
Всё-таки нечто отдалённо похожее на сострадание я испытал, отрицать не буду.
Тем более, две недели я вроде как оставался её продюсером… Если бы не эта ситуация, хрен ей, а не поддержка!
— Лёнь, а почему не поверят? — Андрей, когда был пьяный, становился ещё тупее, чем на трезвую голову.
Я удручённо вздохнул.
— Потому что! Первое впечатление самое сильное. Какие бы опровержения мы теперь не давали, все уже сделали выводы и запомнили, что девчонка — шлюха. Ты ведь тоже её успокаивать не захотел.
— Ну тогда ещё неясно было… — промычал он. Хах.
— Неправда. Все поняли, что она эскортница — как будто это что-то меняет. Ева тут ходила по коттеджу, щеголяла, а вы и рады смотреть. А стоило назвать её одним словом…
— Дело не в слове. Её оклеветали! Журналиста нужно засудить. И деда тоже! Ева не лицемерка, а жертва.
Клевета — это же статья целая… Точняк. Всё серьёзно.
Я схватился за голову и взлохматил волосы.
— Андрей… Я даю руку на отсечение. Я переверну всё верх дном и узнаю, кто этот журналист. Богатого папика со связями из Бельгии — искать не собираюсь, но анонима раком нагну. Меня достал этот подонок!
— Красава! — басист отрыгнул и замахнулся рукой для крепкого рукопожатия.
У меня вздёрнулись брови. Я закатил глаза, поправил ноутбук подмышкой и просто захлопнул дверь в свою спальню изнутри. Пошатывающийся басист так и остался в коридоре.
Достало всё!
Я не спал толком три дня. По вине Евы убивался по Маше — столько лет прошло, а я вспоминал. Как в первый раз, будто оглушённый, заходил в свою комнату в родительском доме и видел её между ног у стонущего Никиты. Я этих людей не то что знать больше не хотел, даже чисто гипотетически догадываться, что они до сих пор вместе, растят детей и возят моим предкам нянчиться. А я, конченный рокер, двадцати шестилетний Господин, занимаюсь тут, хер пойми чем. Тешу самолюбие, но что-то не тешется. Так было страшно об этом думать «в открытую», без самообмана…
Эти воспоминания не мимолётная эмоция, а то, что я протащил через всю свою долбанную карьеру. И
