прежнего состояния, а сравнивая с достижениями других — в данном случае ашкеназов. Будучи не в состоянии достигнуть того же уровня, они пребывали в уверенности, что и сейчас, в 1960-х гг., точно так же, как в 1950-х гг., всему виной социальная дискриминация. Впрочем, нельзя сказать, что они были полностью неправы, делая такие выводы. Даже у видных лидеров страны порой невольно вырывались фразы, свидетельствующие о наличии этнических предубеждений. Аба Эвен, в бытность свою на посту министра просвещения, как-то сказал, что “половина населения Израиля происходит из стран, где — в силу увядания исламской культуры — отсутствуют как традиции, так и навыки деятельности в сфере образования”. Голда Меир как-то заявила, причем публично: “Сможем ли мы когда-нибудь поднять этих репатриантов до приемлемого уровня?” Президент Израиля Бен-Цви, специалист в области еврейской истории стран Востока, писал в своей книге “Изгнанные и вернувшиеся” о “потерянных и незадачливых коленах Израилевых”. Затяжная нелюбовь европейских евреев к восточным порой принимала крайние формы. Так, Калман Кацнельсон в своей книге “Ашкеназская революция” (1964 г.) позволил себе заметить, что “восточные сефарды” ненавидят ашкеназских евреев и нередко высказывают сожаления по поводу того, что Гитлер не покончил с ними со всеми раз и навсегда. До середины 1960-х гг. в израильских школьных программах говорилось в основном об ашкеназском культурном наследии, и учебные курсы были посвящены истории и литературе европейского еврейства.
С большим опозданием педагоги и социологи осознали, что интеграция с использованием навязшей в зубах методики “слияния общин” (эвфемизм, означающий ассимиляцию восточных евреев под воздействием европейских) — это тупиковый путь. В 1965 г. правительственные организации и руководители Еврейского агентства окончательно отказались от такого подхода в пользу “культурного плюрализма”. Залман Аран, один из лучших министров образования за всю историю страны, сформулировал принцип построения учебных программ, согласно которому израильская культура должна рассматриваться не как нечто цельное, но скорее как совокупность многочисленных субкультур, и восточных, и западных, каждая с присущими ей достоинствами и традициями. Поскольку выходцы из стран Востока стали большинством, то ашкеназское руководство Израиля признало, что они имеют право на престижную репутацию и на более активное участие в принятии государственных решений.
Однако в одной сфере восточные евреи, несомненно, не нуждались в “милостях” ашкеназов. В этой сфере — а именно в политике — численность населения имела определяющее значение. К началу 1960-х гг. лидеры многих политических партий уже осознали необходимость привлекать не одни только европейские голоса и принялись включать восточных евреев в списки кандидатов на выборы в кнесет — как правило, на “безопасные” места, то есть ближе к концу списка. Таким образом, число восточных евреев в кнесете шестого созыва практически удвоилось по сравнению с предыдущим. В 1965 г. восточные евреи составляли более 12 % всех членов кнесета, и один представитель сефардов получил министерский портфель. Но если на общенациональном уровне их успехи можно назвать не очень выдающимися, то следует отметить, что разительных успехов восточные евреи добились на выборах в органы местного самоуправления.
Их достижения стали заметными уже в 1963 г., когда несколько богатых евреев иракского происхождения, жители Рамат-Гана и Иерусалима, организовали общенациональное движение выходцев из стран Востока. Это движение сначала сосредоточило свои усилия на поддержке местного “этнического”, то есть восточного, списка в Беэр-Шеве. Отреагировав на эти действия, лидеры партии Мапай в Беэр-Шеве спешно подыскали для своего списка кандидата восточного происхождения. Им стал судья Элиягу Нави, иракский еврей, которого родители привезли в Палестину в тринадцатилетнем возрасте и который, происходя из рабочей семьи, самостоятельно сделал карьеру. В результате выборов в Беэр-Шеве пришла к власти коалиция, возглавляемая Нави, причем в городском совете доминировали члены партии Мапай, но несколько мест получили представители восточного списка. За неделю до этого выборы прошли в портовом городе Ашдоде, где большинство населения (16 тыс. человек) составляли выходцы из стран Северной Африки. Здесь победу также одержала коалиция, возглавляемая партией Мапай, причем мэром стал выходец из Египта Роберт Хаим, а его заместителем — тоже североафриканский еврей, Альберт Боскила. Таким образом, можно было говорить о намечающейся тенденции. В 1950 г. всего 13 % членов местных советов самоуправления были выходцами из стран Востока, но в дальнейшем эта цифра стремительно увеличивалась: 24 % в 1955 г., 37,5 % в 1959 г., 44 % в 1965 и в 1969 гг. К 1970 г. выходцы из стран Востока возглавили городские советы в 30 % еврейских населенных пунктов, и в 39 % населенных пунктов они занимали посты заместителей мэров. Становилось очевидным, что это постоянно увеличивающееся политическое влияние скоро проявится и на правительственном уровне — во всяком случае, при определении кандидатов на посты заместителей министров.
Итак, политика стала той областью, где выходцы из стран Востока наконец добились существенного успеха. Появились также признаки наличия определенных сдвигов и в такой области, как смешанные браки. Наглядным символом “нового” Израиля стала женитьба недавно избранного мэра Беэр-Шевы Элиягу Нави: сын говорящего по-арабски и носящего тюрбан иракского еврея, имевшего в Ираке двух жен, женился на дочери немецкого еврея, бывшего прусского офицера. Собственно говоря, еще в 1960-х гг. высокая степень эндогамных браков была характерна не только для ашкеназской и сефардской общин, но и для каждой из этнических составляющих этих общин. Так, выходцы из Ирака обычно вступали в брак с выходцами из Ирака, выходцы из Марокко — с выходцами из Марокко и т. д. И все же к 1969 г. доля смешанных браков между выходцами из европейских и восточных стран увеличилась, составив 17,4 % от всего числа еврейских брачных союзов в Израиле. А ведь именно “смешение колен Израилевых” только и могло обеспечить окончательную и решающую гарантию еврейского национального существования в рамках мультинационального и плюралистического еврейского государства.
Глава XIX.
Десятилетие политических и дипломатических достижений
Кризис в системе верховной власти Израиля: “дело Лавона”
На протяжении нескольких лет после завершения операции Кадеш израильская политическая система не претерпевала, по существу, никаких изменений. Блестящая военная победа, несомненно, обеспечила коалиции, возглавляемой партией Мапай, возможность уверенно удерживать власть. Это с особой ясностью было продемонстрировано в ходе выборов 1959 г. в кнесет пятого созыва, когда Партия труда с союзниками одержала впечатляющую победу, получив 47 мест в кнесете. Перед выборами высказывались критические замечания относительно того, что стареющие ветераны партии слишком долго пребывают у власти. Бен-Гурион искусно парировал эти нападки, включив в список кандидатов новые имена, в том числе Абу Эвена, Моше Даяна и Шимона Переса. Эвен занял, в конечном итоге, пост министра образования, Перес — пост министра обороны, а Даян остался министром сельского хозяйства (пост, который он занимал с 1958 г.). Несмотря на все эти перемены и уверенную
