в районе потерянного Тангшера.
Макс уже собирался выключить радио, как услышал последнюю, самую свежую новость: в странах Союза объявляется массовая амнистия. В честь победы на фронтах, как сообщил диктор. А вот это касалось лично его. Наверняка перемена коснется и бандитов Рубленного, и вообще обстановки в поселке.
На следующий день он отвез в подарок пахану канистру воды. Понимал, что у страшного дедка ее и без того хватает, и прибавку он наверняка отдаст другим. Но оценит.
Жаль, что здесь никто не читал «Планету людей» Антуана де Сент-Экзюпери. Сам Максим проштудировал все его книги от корки до корки — ну, так летчик писал. Великий француз говорил: «Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя не опишешь, тобой наслаждаешься, не понимая, что ты такое. Ты не просто необходима для жизни, ты и есть жизнь». А еще на Аорне не знают «Дюну» Фрэнка Герберта о планете, задыхающейся без воды, хоть близь экватора тут сплошная «Дюна». Литература Союза почти сплошь героическая-авиационная, но какая-то ненатуральная. Слишком много агитации, совсем мало чувств. Местные авторы не учли простую истину, которую Максим, тогда еще суворовец, слышал от белорусского аса и известного среди летчиков писателя Анатолия Сульянова, выступавшего в училище: авиация — это не только самолеты и полеты, в первую очередь авиация — это люди, преданные небу.
Но в тылу Союза Максу получалось пилотировать только старый грузовик с кабиной от еще более древнего.
Пока Васиш курил, спрятавшись в тени цистерны, Макс попросил кликнуть кого-то из клевретов пахана, чтоб вручить подарок. По такому случаю старый уголовник не поленился явиться лично. Его сопровождали знакомые молодые отморозки.
— Добро, Водятел, — сказал пахан, получив подарок. — Пацаны! Воду знаете куда нести.
— Хотел перетереть, уважаемый, — поспешил Максим. — Про амнистию слыхал?
— Раньше тебя, — ухмыльнулся дедок.
— Будут перемены?
— Для меня и корешей — никаких, — сообщил авторитет. На его украшенной шрамами физиономии промелькнула тень грусти. Сколько бы лет не провел он на зоне, привыкнув и приспособившись, старого тянуло на волю. Хотя бы на несколько лет перед смертью. — У нас приговоры за мокруху, а таким амнистия не светит. Другим, возможно, повезет. Зона шухерит. Каждый ожидает с нетерпением: или освободят, или срок скостят. Но напрасно. Не бойся, не надейся, не проси. Зона — это наша жизнь, сегодня, завтра. Вот ты, вольняшка, наверняка откинешься.
— Надеюсь, — соврал Максим, чей срок пребывания в ссылке никем и никак не ограничен, а имени нет в списках осужденных, потому что не было суда. — Брожения возникнут? Кто ждал амнистию, но получит хрен?
— Скорей всего, — дед согласился. — После амнистии бывает, я их четыре пережил. Бузят. И что? Вертухаи ставят пулемет на вышку. Десяток-два положат, тысячи примолкнут.
Максиму вспомнилось:
«Шмальнет на вышке вертухай, и упадет на снег юнец:
'Ну почему так не смешон был мой отец?»[13]
Но это не КВН и не до шуток.
— Мусора не цепляли? — спросил его пахан.
— Со мной сержант катается. Тех двоих не видно на дороге. «Зализывают раны и копят злость» — добавил мысленно.
Рубленный кивнул. Скорее не словам Максима, а каким-то своим мыслям.
— Будут останавливать — не тормози, — сказал дедок, понизив голос. — Газ в пол. Даже если переедешь — жизнь не кончается. А вот они запросто вас мочканут. Мусора — не люди, фраерок. Звери. Хуже нас.
Прогноз сбылся через сутки — на обратном пути после слива воды. Копы перегородили дорогу. Макс сбросил скорость и включил первую передачу.
Васиш, завидев полицейский автомобиль, открыл дверь и стал на подножку. Принялся орать:
— Военные перевозки! Освободить дорогу!
И… получил первую пулю. Следующие разбили ветровое стекло — средний сегмент, напротив водительского места.
Осыпанный осколками и согнувшийся за баранкой, Максим мгновение боролся с желанием послушаться совета бывалого заключенного, давить на газ, уповая на толстую сталь допотопной кабины… Но правая дверца, откуда выпал Васиш, болталась открытой, словно приглашая «Анискина»: стреляй сюда.
Макс кубарем выкатился направо, рухнув в пыль придорожной канавы. Револьвер с шестью патронами при себе…
Донесся звук мощного удара. Водовоз, тарахтевший на холостых оборотах, весомо въехал в борт полицейской машины и даже не заглох, толкая ее к кювету. Раздались матерные проклятия.
Толстый «Анискин», едва узнаваемый из-за бинтов на роже, спрятал ствол и полез в кабину.
Макс вынырнул из укрытия. Широкая задница водовоза спрятала его от полицейских. Те наверняка догадаются, что сержант ехал не один. Иначе не вылез бы на подножку, бросив грузовик без управления.
Шервуш, наконец, замер, урча мотором. Не заглох.
— Капрал! Наша висит на самом краю!
Упав на живот, Макс видел ноги второго полицая в салатовых форменных брюках и пыльных ботинках. Рядом появились еще одни: «Анискин» выскочил из машины. Подойдя к грузовику, он залез в распахнутую дверь кабины.
— Где водитель этого корча? — прокричал напарнику. — Стекло разбито, крови нет. Его надо заткнуть навсегда!
Вот, значит, как? Будет вам кровь…
Палец на спусковом крючке дрожал. Одно дело — расстреливать Дракона, не видев ни разу его пилота, или пускать ракеты примерно в сторону вражеской базы. Другое — всадить пулю в человеческое тело с каких-то пяти-шести шагов.
Зато не промажешь.
Полицай с визгом схватился за простреленную ногу. Пуля, видимо, сломала кость в лодыжке. Бедолага упал, роняя ствол, и поймал вторую пулю. Визг прервался.
— Мусор! Слышишь меня? — крикнул Максим. — Выбрасывай пистолет на дорогу и выходи мне с поднятыми руками. Если хочешь жить.
— Отсоси, уголовная тварь! Неужели думаешь, что останешься жить, замочив копа? — раздалось в ответ.
Переговоров не получилось.
— Жирный! Я у топливного бака. Если не выйдешь, прострелю бак и подожгу струю бензина.
Правда, для этого придется вернуться к телу Васиша, у заядлого курильщика имеется зажигалка.
Полицейский прервал его размышления, решив действовать.
Визг неумело включенной передачи. Мотор взревел на полные обороты. Грузовик рывком двинулся назад.
Видимо, «Анискин» намеревался раздавить обидчика. Или хотя бы сбить с ног ударом бампера.
Заслышав треск шестерен, Макс кинулся вправо. Все же Шервуш — не гоночное авто, трогается не слишком быстро. В открытой двери показался полицейский, обеими лапами вцепившийся в руль. Пока он судорожно пытался выдернуть пистолет из кобуры, его противник успел запрыгнуть на подножку и прицелиться.
Коп ударил по тормозам. Макса тряхнуло, он сжал левую руку, вцепившуюся в край кабины. Рефлекторно дернулись и пальцы руки, державшей револьвер.
Голову «Анискина» тряхнуло. Стекло в левой двери высыпалось, остатки забрызгало красным.
Заглушив мотор, Макс вылез и сел прямо на землю около колеса, уставившись перед собой невидящим взглядом.
Немедленной смерти избежал, но ситуация хуже некуда. Он — на правах заключенного. На руках три трупа. Двум выписал путевку в ад собственноручно, непричастность к убийству Васиша не доказать.
И что делать?
«Шмальнет на вышке вертухай…»
Накаркал!
Глава 13
Выход был один — обратиться к пахану, что Максим и сделал, воротившись в лагерь. Выслушав его историю, криминальный авторитет почесал в затылке:
— Да, дела… Замочивший мусоров заслуживает уважухи. Но воспользоваться ей ты вряд ли сможешь. Кто-нибудь да стуканет, мусора найдут мокрушника и сами упокоят.
— Что же предпринять? — вздохнул Максим.
— Молись, Водятел, чтоб никто не видел трупы на дороге. Бери моих и дуй назад. Прибираться надо.
С парой молодых охранников Рубленного Максим возвратился к водовозу. Машина стояла поодаль в ложбине, чтобы не бросаться в глаза часовым на вышках.
Уголовники из суеверности не сели в кабину, потому что справа от водительского места ехал бездыханный пассажир — сержант Васиш. Встали на подножках, и Макс дал газ.
На месте происшествия ничего не изменилось. Если кто проехал, то к покойникам не подошел.
Парни быстро обшмонали трупы, прибрав пистолеты полицейских. Втроем с Максом вытащили на дорогу джип, висевший на краю кювета. В багажник кинули «Анискина» и его подельника.
— На базе скажешь, что вас обстреляли, — посоветовал один бандит. — Сержант был за рулем и там погиб. Ты отпихнул тело, сел за руль и уехал. Мусоров не видел. Понял?
— Да, благодарю, братва.
— Главное — про нас ни слова. Иначе из-под земли достанем.
Молодой урка говорил громко, угрожая, но не производил и малой доли впечатления, оставшегося
