Поужинали, стали выбирать место для костра. Выбрали, начали искать хворост и сухие ветки. Девочки притащили овощи и сосиски. Я глянул на розовеющее небо, и у меня засосало под ложечкой так, что я невольно схватился за сердце.
— Кость, у тебя всё в порядке? — обеспокоенно спросила оказавшаяся рядом Маруся.
— Да, конечно, — ответил я.
Маруся уже сняла кепку, и очки её стали лишь слегка затемнёнными. На ней была клетчатая рубашка, завязанная на животе. «Походная» Маруся мне очень нравилась, но я осознавал с кристальной ясностью, что у меня не хватит духу осуществить запланированное. И казалось бы — плюнуть бы, но нет, до сих пор я всегда пересиливал себя и не хотел изменять этому правилу.
Матвей руководил подготовкой костра (Игорь Иванович что-то улаживал в доме отдыха), снова и снова отсылал нас за дровами, чтобы потом не пришлось искать их в тёмном лесу. Клещики ворчали и приносили по паре палочек. А я уходил поглубже в надежде потеряться и возвращался с огромными охапками. Матвей меня хвалил и ставил в пример. Это казалось унизительным, учитывая, что ещё совсем недавно я был настолько крутым, что Матвей вообще не посмел бы отправлять меня с заданиями.
В последнюю ходку и я правда чуть не заблудился. В лесу полусумрак, куда ни пойду — кажется, что голоса всё дальше, порой едва различимы. А телефон в рюкзаке. Сел отдышаться на поваленный ствол. Даже испугаться не смог, ведь впереди меня ожидало нечто гораздо более страшное. Посмеялся над собой. И вдруг вдалеке знакомые голоса: «Ау… Ау», и фонарик мелькает.
— Кто-то потерялся? — спрашиваю я как ни в чём не бывало, выйдя навстречу Никите с Марусей, а они смотрят с подозрением. Я не стал играть в гляделки и гордо прошествовал вперёд.
Смеркалось. Зажгли костёр и разложили вокруг коврики. Я отправился было за последней порцией дров, но Матвей меня не пустил.
— Кость, садись сюда, — позвала меня Вергилия, — я хочу погреться.
Ну конечно, она освободила место на галёрке. Никита сидел в первых рядах, потирая руки в ожидании печёных сосисок. Главные его конкуренты — Клещики. Маруся уже раскладывала сосиски по решёткам вместе с овощами. Для этого разожгли отдельный мангал. Ветерок, как назло, нёс сумасшедшие запахи аккурат в мою сторону. Захлёбываясь слюной, я исполнялся решимостью совершить предначертанное наперекор всему. Наконец первая партия была объявлена готовой, и все бросились разбирать сосиски, будто и не ужинали. Я даже не дёрнулся. Я завороженно следил за языками пламени: как они добираются и проглатывают очередное полешко, а в голове звучала печальная казацкая песня «Не для меня… Гори-и-ит костёр. Не для меня трещат соси-иски». Конечно, заботливая Маруся сейчас придёт меня угощать. Я её тоже угощу. Ох как угощу. Я так увлёкся самовнушением, что даже не заметил, как она подошла и села рядом. В руках у неё красовались две румяные сосиски на вилках.
— Спасибо, — с трудом выдавил я и уставился на сосиску — она была надрезана с обеих сторон, и оба конца напоминали растопыренные губы, от чего к горлу подкатил неприятный комок.
— Не любишь сосиски? — совершенно беззаботно спросила Маруся. — Давай мне, сто лет их не ела.
Она сидела совсем рядом и с удовольствием ела сосиску. Вот сейчас доест, и, может, моя даже не успеет остыть, как всё уже будет позади. Но нет, меня будто парализовало. Я поднёс сосиску к губам.
— Да остыла уже, — рассмеялась Маруся.
Поцелуй остывающей сосиски немного привёл меня в чувство. Я рассмеялся. Наверное, Маруся подумала, что я совсем свихнулся.
— Ты чего? — спросила она обеспокоенно, перестав делать вид, что не замечает моих странностей.
— Смешная сосиска, — сказал я, безуспешно пытаясь унять смех.
— Сейчас ещё горячую принесу. — Маруся поднялась. — Хочешь с кетчупом?
Я кивнул. Всё-таки отрадно, что она меня принимает и с поехавшей крышей. Чтоб перестать смеяться над сосиской, я её съел. А вот горячую сосиску я уже смаковал, как следовало.
Вергилия разок бросила на меня вопросительный взгляд, но я чуть не испепелил её в ответ.
Покончив с сосисками, перешли к пению. Матвей расчехлил гитару и исполнил несколько песен Виктора Цоя. Я даже подпевал «Звезду по имени Солнце». И с усмешкой наблюдал за Вергилией, которая чуть не плакала от умиления. Потом Игорь Иванович пел Высоцкого, и снова многие подпевали. А потом пришла моя очередь умиляться, потому что Игорь Иванович передал гитару Марусе.
— Ты умеешь играть на гитаре? — удивился я.
— Только в этом году начала, — смущённо ответила она.
У неё оказался такой приятный голос. Я, конечно, слышал её пение на уроках музыки, но музыка уже давно закончилась, а голос изменился. Песню я раньше не слышал. «Милая моя, солнышко лесное…»
Окончив, Маруся передала гитару рыжей Таньке.
— Очень красиво, — шепнул я Марусе.
Танька пела нечто грустное, где были такие слова:
Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает…
И я готов был поспорить, что она поглядывала на Никиту. Но тот, конечно, не заметил, потому что уплетал уже, наверное, пятую сосиску, которую якобы откопал среди выпотрошенных упаковок.
Гитара вернулась к Матвею, и его постоянно просили исполнить что-то на бис. Мне тоже хотелось, чтобы он не переставал петь.
Стало прохладно, и многие пододвинулись ближе к костру, но мы с Марусей остались на месте. Время от времени мы улыбались друг другу в полутьме, и этого было более чем достаточно, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливыми.
Потом ещё жарили маршмеллоу, Маруся снова меня угощала.
Но вот дровишки закончились, костёр догорел, и мы, кряхтя и зевая, начали подниматься. Я встал и подал руку Марусе. И, когда она взяла её, меня будто током пробило до самых пяток. Я свернул коврик, помог засыпать тлеющие угольки, растолкал задремавшего Никиту, и мы двинулись.
Возвращались полевой дорогой под звёздным небом. Пахло влажной землёй, из леса доносились сказочные соловьиные трели. Я дрожал от холода и не мог отделаться от ощущения нереальности происходящего. Сам не заметил, как взял Марусю за руку. Даже сейчас, когда я просто пишу об этом, почерк становится неровным.
Я проводил её до девочкового коттеджа. И отправился к своему. Меня поджидал выспавшийся Никита.
— Ну как? — спросил он с хитрой улыбкой.
— Всё хорошо, — ответил я, не желая прощаться с магией момента.
— Понравилось? — уточнил Никита.
— Что? Сосиски? — не понял я.
— Ты чего, издеваешься? — рассердился Никита. — Она к тебе ради сосисок подсела?
— А-а, — протянул я и снова рассмеялся. Мои терзания казались теперь такими смешными. Теперь-то я знал, что всё получится само. Тогда,
