стул.
— Ты меня обманываешь, да?
Рот Гарри дернулся, несомненно, от количества яда в моем голосе.
— Нет, я не обманываю тебя, как ты красноречиво сказала. Это ромашка, без кофеина. Это чай, мисс Паризи, разве вы не знаете, что это лекарство от всего?
— Может быть, в старой империи, но здесь, в Нью-Йорке, это чашка Джо. — Я вздрогнула, глядя на светло-коричневую воду, напоминавшую грязь, дразняще стоявшую передо мной. — Я могу материться, как матрос, набравшийся джина, но «это ромашка, без кофеина», возможно, самое оскорбительное предложение, которое я когда-либо слышала в своей гребаной жизни.
Гарри протянул руку, взял чай и поменял свой стакан на мой. Судя по тому, что уловил мой натренированный на кофе нюх ищейки, это была двойная порция гранд-латте.
— Вот. Возьми мой. Не могу допустить, чтобы ты так оскорбляла лучшее, что есть в Британии.
— Я думала, что чай лечит все. Почему ты взял кофе?
— Я не был уверен, что чай окажется достаточно крепким, чтобы я мог выдержать твой ожидаемый гнев.
Я не смогла удержаться от улыбки.
— Ожидаемый гнев?
— Я боялся, что меня упакуют в гроб за казус с мячом для регби.
— Казус? Ты имеешь в виду кожаное яйцо, которое решило поцеловать мое лицо с силой товарного поезда? Этот казус?
— Мяч для регби, который бросил одиннадцатилетний подросток, весивший не более сорока килограммов. Да, этот казус.
— Одиннадцать? Черт, да этого парня прямо сейчас надо записывать в армию. — Я сделала глоток кофе, сразу почувствовав, как его целебная сила проносилась по моим венам, возвращая их к жизни. — У вас есть призыв в регби?
— Нет.
Я вздохнула и откинула голову на подушку. Поскольку ничего не знала о спорте.
— Мне все же жаль, — сказал Гарри. — Что тебя ударили.
Я повернула голову и посмотрела на него.
— Ты был в спортивном центре, играл в регби.
Его лицо напряглось, приняв свое обычное замкнутое выражение. Я не знала, было ли это сотрясение мозга, но я услышала, как произнесла.
— Нет. Не делай этого. Не надо снова становиться холодным и отстраненным. Не надо этой аристократической строгости с оттопыренными губами, которая только оскорбляет и отталкивает.
Выражение лица Гарри не изменилось, пока он не рассмеялся и не покачал головой.
— Вы когда-нибудь не говорите то, что у вас на уме, мисс Паризи?
— Фейт. Называй меня Фейт, если ты еще раз назовешь меня мисс Паризи, я буду биться головой о стену, только чтобы меня вырубило и больше не пришлось это слышать.
— Немного драматично.
— Но в моем стиле.
— Прекрасно, — сказал Гарри. — Фейт.
— Аллилуйя! — я откинулась на спинку кровати, проглотив кофе так быстро, что в горле остался след от горячего кофеина. — И, отвечая на твой вопрос, да, я всегда говорю то, что думаю. — Я пожала плечами. — Лучше скажу людям в лицо, что думаю, чем буду говорить что-то за их спинами. И меня редко волнует, что люди думают обо мне, так что мне все равно, если им это не нравится.
— Верно подмечено.
Я рассмеялась над его сухим ответом. Но быстро прекратила, когда спросила.
— Почему ты был там сегодня, Гарри? Я слышала, что ты вернулся в Великобританию на этой неделе.
— Я был в Англии на этой неделе. Просто вернулся немного раньше, чем обещал. — Он поиграл краем своей кофейной чашки. Затем вздохнул и встретил мой ожидающий взгляд. — Я — главный меценат благотворительного фонда.
— «Ви»? — спросила я.
— «Ви».
И тут меня осенило.
— Ты хотел, чтобы благотворительная организация освещалась в средствах массовой информации, но не хотел быть связанным с ней?
— Именно так, — жестко ответил он. — Это не про меня. Но я также не против использовать свои связи, чтобы добиться того, чтобы благотворительность получила достойное освещение.
— Почему именно такая благотворительность? — спросила я. — Детская тяжелая утрата? — потом я вспомнила кое-что, что читала о нем, и почувствовала себя самой большой дурой в мире. — О, Гарри, мне очень жаль, — сказала я и почувствовала, что мне хочется снова ударить мячом по своей голове в знак самонаказания. — Твоя мама.
Гарри кивнул.
— Да. — Я замолчала, хоть раз в своей проклятой жизни. Даже я знала, что иногда нужно заткнуться.
— Мне было всего двенадцать, когда я потерял ее. Это… — он замялся, потом вздохнул. — Это было очень тяжело. Быть таким маленьким и одиноким… — у меня сжалось в груди от боли, которую я почувствовала под вынужденной силой его голоса.
— Но ведь у тебя был отец, верно? Он помог тебе справиться с этим? — губы Гарри слегка сжались, а в голубых глазах мелькнула холодность.
— Конечно.
Я положила свою руку на его и сжала.
— Мне жаль, что ты потерял ее.
— Спасибо. — Он улыбнулся и покачал головой.
Я была в замешательстве.
— Что?
— Я просто представляю, что бы она о тебе подумала.
Я помрачнела.
— Так плохо, да?
— Наоборот, — сказал он, и выражение его лица посветлело. Оно оттаяло, а вместе с ним и часть льда, сковавшего мое сердце, когда дело касалось его. — Она бы тебя обожала. Потому что всегда поддерживала сильных, независимых женщин. — Он наклонился вперед, понизив голос. — Открою тебе секрет. Она не очень-то жаловала аристократичных дам. На самом деле, она часто улыбалась им в лицо, а потом, когда они не смотрели, быстро показывала им средний палец, побуждая меня последовать ее примеру.
— Похоже, это мой тип леди.
— Да, именно так. — В моей груди разлилась легкость. Татуировка его короткой улыбки отпечаталась на моем мозгу. Это было очень красивое зрелище. И крайне редкое. Все равно, что увидеть снежного человека в стрингах и на шпильках.
— Значит, ты учишь молодёжь Адской кухни играть в регби?
Он кивнул.
— Мне показалось, что им нужно показать настоящий спорт, а не тот, в который играют с обилием шлемов и щитков.
— Осторожнее, не то тебя выдворят из штатов толпы фанатов, — поддразнила я. — Но почему именно Адская кухня?
Гарри расслабленно откинулся в кресле, и я не могла не заметить, как на его плоском животе, где регбийная футболка задралась вверх, мелькнула голая кожа.
— Я вспомнил, что в прошлом году читал о них статью, где рассказывалось о том, что они создают клуб для тех, кто потерял родителей в раннем возрасте. Они нуждались в пожертвованиях. Я знал, что могу сделать что-то для них. — Он пожал плечами, и это был самый непринужденный жест, который я когда-либо видела у него. Как я поняла, об этом он мог говорить свободно. — Жаль, что у меня не было ничего подобного, когда я справлялся со своим горем.
Я представила себе совсем юного
