деле виноватый — не прикидывался.
— Невкусно ворованное? — догадался Висмут.
Паренёк сокрушённо вздохнул: бабка бы таких делов не одобрила — не так она его воспитала! А бабку он очень любил и жалел огорчать. Тем более ей оттуда — сверху — всё как на тарелочке видать!
— Да я б батрачил, — хрипло сказал он, проглотив кусок булки, — только у фабричных жизни — не больше четырёх годов. Кровью кашляют, слепнут… И — тогось. Всё от пыли этой ихней, фабричной. Ядовитая — страсть! — помолчал, ещё раз вздохнул. — А мне за батин должок двенадцать годков работы определили! Я и года не пробыл, а уже тутова — как золы насыпали, — мальчишка дотронулся до тощей груди, — и скрежещет всё чегой-то. Вот я и утёк кошели щипать, чтоб поскорее должок-то… Вы уж извиняйте меня, господин, что я вас…
Рут посмотрел на Висмута большими круглыми глазами. Не детскими, как тому вчера показалось. Стариковскими.
— Отец твой как умер? Болел?
Паренёк мотнул головой:
— В пете́льку сунулся. Из-за должка. Увяз совсем. Думал, поди, меня в приют возьмут — хоть жить не впроголодь да под крышей. Но город должниковых сирот не кормит, пока должок не покрыт. Вот я и остался сам по себе.
Висмут вздохнул. И куда теперь этого мальчишку? Пусть без долга полегче ему будет, но всё равно его ждёт улица. Метанальские банки рассылают списки сбежавших должников по конторам ближайших городов, и, сунься он в приют или попадись жандармам, его тут же вернут назад.
— Господин, — Рут просиял, будто в голову ему пришло по меньшей мере научное открытие, — а возьмите меня к себе человеком! Я много чего знаю: одежду чистить, полы драить, — затараторил он. — За дяденькой ходить могу! Я за бабкой своей ходил (гроб ей колыбелькой, земличка перинкой!), так что и покормить умею, и сказочку сказать, и пелёнку, коль нужда станет, подменить! Вы не смотрите, что я худой! Жила во мне железная, сдюжу! А дяденька-то ваш совсем чудной — кажись, без присмотра-то нельзя его. Возьмите меня за так, без жалованья, только чтоб за покушать нам с господином Цезием! Мы не прожоры, убыли с нас вам не будет! А спать в калидоре буду, на полу, я привычный!
Висмут вновь вздохнул, глядя в затеплившиеся надеждой глаза мальчишки.
Сурьма отскочила от двери, едва не получив ею по лбу. Висмут отправил её в будку машиниста, не позволив остаться на разговор с мальчишкой, но ей было слишком любопытно, и она подслушивала, нервно покусывая костяшку согнутого пальца, чтобы не расплакаться — историю Рута она переживала, как свою.
— Ой, — растерялась Сурьма, — а я… м-м-м… водички попить!
Ничего не ответив, Висмут пошёл в локомотив, и она тут же последовала за ним.
— Ну? — нетерпеливо спросила она.
— Что — «ну»?
— Что ты решил? С мальчиком. Возьмёшь его на работу?
— А ты разве не слышала? — он оглянулся через плечо, взбираясь по лестнице в будку машиниста.
— Ты слишком тихо ему ответил! — возмутилась Сурьма, карабкаясь следом.
— Ах, вот как! Ну простите, пожалуйста, что не расслышали те, кому велено было не слушать.
— Не уходи от вопроса, Висмут! — Сурьма почти налетела на него, когда напарник, развернувшись к ней лицом, остановился посреди будки машиниста, и теперь, стоя практически вплотную, глядела на него снизу вверх настолько требовательно, что ещё чуть-чуть — и начнёт искрить!
— Тебе надо было идти в дознаватели, а не в пробуждающие! — усмехнулся Висмут.
— Ну не томи-и-и! — взмахнула руками Сурьма и топнула бы ногой, но не позволило расстояние между нею и Висмутом.
— Он посидит с Празеодимом…
— Превосходно!
— Пока…
— Что значит «пока»?!
— Ты можешь не перебивать?
— Нет! Да. Извини. Продолжай! Ты просто слишком медленно говоришь, Висмут!
— Он посидит с Празеодимом, пока мы в пути. Если будет хорошо получаться, останется и по возвращении в Крезол.
— У-у-у! — радостно взвизгнула Сурьма, поднимаясь на цыпочки, — спасибо тебе! — и, положив ладони Висмуту на плечи, она едва не чмокнула его в щёку.
Но Висмут отстранился, вмиг посуровев лицом.
— Ой, прости! — смущённо хихикнула Сурьма, тут же отступив на шаг. — Я там, за дверью, так переволновалась, что вот даже, видишь, перепутала тебя со своим братом!
Висмут мягко улыбнулся и уселся в своё кресло.
— Ты готова?
Сурьма кивнула, зафиксировав клеммы на своих висках и положив ладони в перчатках на панель питания. Воздух прорезал гудок, и паровоз тронулся с места.
— Ты ведь не будешь с ним слишком строг, правда? — с надеждой спросила Сурьма спустя час молчания. — Не выгонишь из-за мелкой ошибки? Ему же совсем некуда идти!
— Не буду, — согласился Висмут, а потом, подумав, добавил, — Если у отца появится нянька, я смогу вернуться к работе на «Почтовых линиях».
Краем глаза он заметил, как улыбка медленно сползла с губ Сурьмы.
Эта фраза кольнула её, словно булавка во время примерки свадебного платья. Висмут уедет. А она останется здесь… Сурьма покатала в голове эту мысль, словно стеклянный шарик между пальцами, поглядела через неё на солнце, пытаясь разглядеть коловшую её занозу. Висмут будет служить на «Почтовых линиях», а она — нет. После свадьбы, возможно, она вообще нигде не будет служить…
Сурьма незаметно вздохнула: надо не забыть покаяться отцу Молибдену в завистливом сердце. Из-за зависти она едва не пожелала своему напарнику и другу неудачи!
— Куда мы пойдём сегодня вечером? — сменила она тему.
— Боюсь, что никуда, — пожал плечами Висмут. — Я пока не рискну оставить этих двоих без присмотра, а уж брать с собой — тем более.
— М-м-м, жаль, — протянула Сурьма, но спорить не стала. — Может, отведать знаменитых фениламинских плюшек получится на обратном пути?
Висмут украдкой бросил на неё долгий внимательный взгляд.
— Я схожу за плюшками, если ты согласна полчаса приглядеть за Празеодимом и Рутом, — наконец сказал он.
***
Вечером Празеодиму приспичило пойти в театр, а поскольку Висмут отказался выводить его в город, старик решил организовать представление своими силами. Наскоро, на фольклорной основе, был сляпан сюжет о похищенной драконом принцессе и отважном рыцаре, который должен сразиться с чудовищем и освободить даму сердца.
Сурьма, втянутая на «подмостки», с содроганием представила, что рыцарем Празеодим сделает, конечно же, себя, но, к её искреннему удивлению, он выбрал роль дракона, а её спасителем был назначен Рутений. Цезию досталась роль благородного рыцарского скакуна, и Празеодима ничуть не смущало, что всё представление «скакун» будет сидеть на рыцарском плече.
Висмут ушёл за обещанными плюшками в разгар подготовки к «главной премьере нынешнего сезона», когда вся «труппа» мастерила из снятых с окон занавесок драконьи крылья и рыцарский плащ. Он зашёл в ближайшую пекарню, а потом в лавку готовой одежды — выбрать Рутению
