из муки, а настоящая жемчужная (подарок Анны Леопольдовны) с перламутровым сиянием, румяна из кошенили, а мушки из черного муара. Вика только-только намазала лицо маслом семян белого мака, чтобы пудра, не осыпаясь, держалась на коже, как ей было передано безотлагательно явиться к Великой княгине. Как тяжело обходиться без мобильного! Сейчас бы позвонила Её величеству, всё выяснила и преспокойненько докрасилась бы… Но нет, надо наскоро припудриться и бежать растолковывать то, что и так понятно, а потом наскоро лепить мушки и второпях подбирать ленту в прическу, чтобы на балу быть не хуже остальных.
Так, размышляя о своей незавидной доле, Виктория вошла в кабинет правительницы.
— Виктория, Вы вновь оказались правы. Я любима графом Линаром, граф выезжает из Дрездена в Лейпциг, а потом сразу в Петербург. Я написала ему: «Ожидаю Вашего возвращения с тем большим нетерпением, что мне хочется услышать суждение Ваше о некоторых вещах», и граф тотчас же завершил все свои дела и стал собираться в дорогу, — Анна Леопольдовна светилась от счастья.
— Поздравляю! Вы только что успешно решили несуществующую проблему, — сухо проронила Вика, но правительница даже внимания не обратила на недовольный тон фрейлины.
— Граф мне ответил, что, едва получив моё письмо, засобирался в путь, и ещё граф пишет, как сто раз поцеловал строку, в коей я попросила беречь здоровье и любить меня по-прежнему, — Анна Леопольдовна потупилась. — Граф пишет, что каждый поцелуй — это цветок, корень которого — сердце.
— Ну, написать-то и не то можно: бумага всё стерпит. Вот как появится, тогда и видно станет, сто раз он буквы целовал или не целовал вовсе.
— Это я и хотела бы узнать. Каким вернется граф Линар? Сбережет ли он силу чувства, ибо ничего иного я и не желаю, — Анна Леопольдовна могла беспрерывно спрашивать о чувствах Линара, каждый раз наполняясь искренним волнением.
Но тут, как всегда, не вовремя появился принц Антон. Не обращая внимание на Викино присутствие, он заговорил, путая русские и немецкие слова о том, что ему давно доподлинно известно, что он много раз говорил, что невозможно более терпеть и следует арестовать Лестока и расставить по улицам пикеты… Вика поняла, что речь вновь зашла про Елизавету Петровну.
— Почему Вы позволяете себе указывать мне? Я сама знаю с кем и о чём мне говорить. Мне всё это давно известно, и когда сочту нужным, я поступлю, как следует в таком положении дел, — перебила мужа Анна Леопольдовна.
Антон Ульрих растеряно посмотрел на Викторию, словно ища поддержки. Вике стало неловко за беспомощного принца, хотелось выступить на его стороне, но она уже знала, что правящим особам перечить нельзя, поэтому грустно посмотрела на Антона Ульриха, потом на часы, потом на Анну Леопольдовну:
— Я больше не нужна? Можно я пойду к тусовке готовится?
— Куда готовиться? К чему? — почти хором спросили супруги.
— Ну, к этому, к сегодняшнему мероприятию… к куртагу, — пояснила Вика.
За полтора года Виктория Чучухина так и не научилась, по выражению Юлианы, правильно говорить на русском речении.
Вику отпустили, она ушла, а к Анне Леопольдовне вновь вернулось тревожное предчувствие, часто посещавшее правительницу в последнее время. Все предупреждали, пугали, пророчили, но слишком серьёзно было обвинение в заговоре, чтобы высказать его цесаревне. Да и как Елизавета может посягать на престол, если она права на него не имеет в силу низкого рождения? Анна Леопольдовна искренне верила, что существуют какие-то правила владения троном и что их должно всеми соблюдать. Возможно, Елизавете Петровне её окружение и нашептало всяких глупостей, оттого и пошли эти нелепые пересуды, значит, сегодня же вечером надо всё-таки объясниться.
Может, и стоило Анне Леопольдовне отложить этот неприятной разговор с Елизаветой Петровной, не будить лихо, пока оно тихо, а дождаться, как она и хотела, графа Линара и посоветоваться с ним. А за то время что-то в планах цесаревны могло поменяться: французский принц Луи Франсуа де Конти через Давена попросил бы её руки или иной сюжет претворился бы в жизнь, и совсем иначе выглядела бы тогда летопись Российского государства. Но именно двадцать третьего ноября наша история совершила неожиданный вираж.
ХХ. Санкт-Петербург, Ночь с 23 на 24 ноября 1741 года
Виктория Чучухина напрасно волновалась, что не успеет «создать образ» к куртагу. Тайм-менеджмент был соблюдён: и макияж, и прическа, и наряд — лук у неё получился безукоризненным. Войдя к собранию гостей, фрейлина Виктория почувствовала устремленные на неё со всех сторон взгляды, любопытные, одобрительные, у некоторых завистливые, и особый восхищенный взгляд стоящего у дверей Мальцева. Но главное, Вика видела лукавые глаза Соболевского-Слеповрана, и они следили за нею, но во всем этом зале только Виктория и Роман Матвееевич знали, что очень скоро они окажутся вместе, их губы сольются воедино, а изнутри будет нарастать жар, сулящий телам блаженство и негу… Настроение стало превосходным, в крови заиграли пузырьки шампанского. Вика подумала, что хочется, как в рекламе Активии, танцевать с лентами. Она взяла вазочку с лимонным мороженым — удивительно, как получается такое классное мороженое без ароматизаторов и искусственных красителей? — и стала рассматривать присутствующих.
За игорным столом уже готовились начать шнип-шнап-шнур, но Анна Леопольдовна, большая любительница карточной игры, почему-то не присоединилась к игрокам, а рассеянно наблюдала за гостями. Она явно была чем-то обеспокоена, отвечала невпопад, но Вике не хотелось размышлять, что смутило принцессу на этот раз: наверняка Анна Леопольдовна завтра сама всё расскажет, и придётся Вике в который раз разыгрывать сцену «оптимист в гостях у пессимиста». А сейчас Виктории необходимо было не пропустить момент, когда уйдет Слеповран, а следом и ей станет возможно, не привлекая внимания, покинуть собрание. К Вике князь не подходил, но они заранее условились, что, выйдя из дворца, он будет ждать возлюбленную у Летнего сада.
Заиграли итальянские музыканты так любимую покойной Анной Иоановной сонату Мадониса. Виктория подумала, что куртаги при Анне Леопольдовне от прежних, устраиваемых при тётушке, ничем не отличаются: и куртажные дни прежние — воскресенье и четверг, и музыканты те же, и угощение… Только она, Виктория Чучухина, при покойной императрице за дверью не посмела бы пройти, а при Великой княгине на равных с сановниками и их женами участвует в беседах, играет в карты, слушает музыку.
— Соната чрезвычайно хороша. Ежели прилежно вслушиваться, то сердце восхищается, — это Мальцев подошёл к Виктории.
— Сергей Афанасьевич, Вы на Бехтееву лучше посмотрите: Фиона ждет своего Шрека.
— Вы про то, что Лукерья Николаевна подле колонны стоит не шелохнувшись, ожидает, что приедет
