почти не скрывавшие тел. Они много рассказывали о своей чудесной стране, где водятся все животные, кроме, разве что, лошадей, и растут зелёные круглый год леса.
Затем представлялись даэвы, назвавшие себя людьми деревьев, и только перед самым отлётом Элена поняла, почему они называли себя так: корабль их походил на огромный дуб с полым нутром, а если верить самим даэвам — дубом и был.
Ещё одна делегация полностью состояла из бородатых и кучерявых мужей. Уже второй раз Элена услышала о загадочных крылатых быках, но только дёрнула плечом — о Лэрде вспоминать она абсолютно не хотела.
Мысли о событиях прошлой недели погрузили её в тягостные раздумья о том, что могло бы сбыться, но не сбудется уже никогда: она всё думала, могла ли она задержать Аргайла хотя бы на день. Думала о том, что она сделала не так и что делать теперь.
Неделя промелькнула так быстро, что она не успела понять, насколько высокомерный шотландец притягивал её к себе. Теперь же Элена оставалось лишь с грустью вспоминать его глаза, карие и тёплые, как виски или пряный цветочный мёд.
Элена обхватила себя руками. Задумавшись, она пропустила момент, когда представляли пятую делегацию, и все приступили к еде. Она привычно кивала и улыбалась, поддакивая всему, что говорил спутник, первой смеялась над его шутками и, время от времени изящно прогибая спину, приникала к его плечу, хотя на самом деле не слышала ничего.
Бескрайний простор планеты, на которой почти что не было людей, ошарашил её так же, как и водопад, по-прежнему грохотавший вдалеке. И когда через несколько дней первый раунд переговоров закончился обещанием встретиться опять и обсудить всё ещё раз, а Элена наконец снова оказалась на корабле, ей показалось, что она оглохла и ослепла. Салон был малюсеньким и давил на неё. Напрасно Элена говорила себе, что скоро это пройдёт, ей по-прежнему не удавалось справиться с собой.
«Я хочу улететь», — машинально повторила он сама себе, но тут же подумала об отце и обмякла, понимая, что навсегда останется здесь, на металлическом острове, парящем между плантациями, полном людей, для которых она была никем.
Когда капо подбросил её до клуба, над городом царила ночь. Таскони не стал её провожать, но на прощание поцеловал в лоб и наградил долгим взглядом.
— Ты слишком хороша, — сказал он.
Элена только дёрнула плечом. Вежливо поблагодарила и стала подниматься на второй этаж.
А наутро в кабинете капо прозвучал звонок. Он поднял трубку и долго молчал, только с каждым словом становился бледней.
— Капо… мне очень жаль… три тела выловлены у самых ветров. Их не могли опознать сначала, но теперь…Одно из них — ваш сын, — слова в трубке звучали сюрреалистично.
— Пьетро… — прошептал он сквозь стиснутые зубы. «Я говорил! Я ему говорил!» — билось у Таскони в голове, а затем осознание накрыло его в один миг: — Это она… Лучини, чтобы она сдохла. Быстро. Девчонку ко мне.
Глава 16
Весь путь Эван провёл в одиночестве, чувствуя, как грусть обступает его со всех сторон.
Невольно в голову его приходила мысль: что было бы, если бы он позволил себе поблажку и снял девчонку хотя бы на одну ночь.
«Это очень плохая идея, — отвечал он тут же самому себе. — Это нервы и потрясения, которых она не стоит, и ещё большая жажда — потому что ни один наркотик никогда не помогал от себя самого».
А к вечеру следующего дня корабль приземлился на Кармадон.
В центральной части массивной горной гряды — на северо-западном склоне — вблизи Майлийского ледника выбивались горячие минеральные источники. Две дороги огибали гору с двух сторон. Одна заканчивалась у небольшой группы вилл, окружавших лечебный корпус, одну из которых и снимал для себя Аргайл.
Другая дорога бежала вверх, насквозь пронизывая деревушку, где обитали местные жители — Кобан — и заканчивалась на уступе, откуда можно было смотреть вниз на долину и на другие склоны гор.
Здесь, по разные стороны дороги, можно было отыскать множество полуразвалившихся фундаментов и одичалых садов. Кому они принадлежали — никто толком не знал.
В первый же день Эван навестил врача.
Большинство гостей целыми днями бродило по улочкам между виллами, здороваясь друг с другом и ведя бесконечные разговоры, которые Эван терпеть не мог. По вечерам они ходили на приёмы друг к другу же, либо проводили время в клубе или в ассамблее, где проходили балы и распорядитель представлял друг другу тех, у кого было желание завязать новые знакомства с полезными людьми.
Эван отказался от этих забав почти сразу же. Он встречался с другими чахоточниками только по утрам, когда все они, одетые в купальные костюмы, которые не сильно отличались от парадных платьев, погружались в одну общую купальню с горячей минеральной водой. Этот источник, единственный из всех, был заключён под купол, и сидя по горло в воде между дамами, плававших вокруг в своих пышных купальных костюмах и придерживавших досочки кто с веером, а кто с носовым платком, смотрел, как проплывают сероватые и кучнистые облака над покрытым испариной потолком.
В купальне было жарко, и, едва дождавшись окончания процедуры, он выбирался из воды, менял дневной костюм на прогулочный и отправлялся в горы.
В первый же день он обнаружил ущелье, образованное соединением высоких острогов двух гор и заканчивающееся тупиком — кирпичной стеной, видимо, счастью одной из загадочных руин. Забравшись на один из отрогов, он долго рассматривал, как шумная и быстрая река Гезельдон рассекает камни между двух гор, образуя водопад в несколько сот метров, и ему казалось, что через эту воду с бешеной скоростью несущаяся по камням жизнь, настоящая и бесконечная, кончиком кисти касается его.
По западному склону тупика зигзагом вилась дорога, а рядом по рельсам — старым, какие, должно быть, были ещё на Земле, ползали туда-сюда вагонетки с рудой — бутовым камнем и гранитом, красным и серым туфом, песком и вулканической пылью..
На второй день он поднялся на вершину Кахтисара, одной из местных гор. Оттуда открывался вид на широкую долину Даргвар с одним из пяти озёр, располагавшихся тут — Пурт.
Вечерами перед закатом солнца, притягивая глаз разноцветьем красок, в обширной зеркальной глади воды отражались окрестные горы, а в ясную погоду через бинокль можно было увидеть, как в кристально чистой воде плескается форель.
С левой стороны озера на отвесном склоне скалы над самой пропастью гордо возвышалась сторожевая башня — некогда несокрушимая, теперь она светила путникам
