земле, а низины превращались в ожерелья озёр. В ноябре же начиналась сорокоградусная жара. Затопленные луга пересыхали, и озера из собравшейся во время сезонных дождей воды становились страшными болотами, испускавшими запах гниения, и громадная долина, полная жизни, преображалась в низину смерти.
В то, что кристально чистые водоёмы могли превратиться в болота, Элене верилось с трудом. Воздух здесь, особенно в сравнении с воздухом Манахаты, был так свеж, что казалось — оставь кусок мяса лежать на жаре, и он никогда не сгниёт.
Всё время, когда Таскони не интересовался ей, Элена проводила на побережье реки, разглядывая этот непривычно огромный водоём. Высоко наверху А`Коин питали снега, а полные красок пейзажи берегов её от самого низовья до истока в вершинах гор восхищали всех, кто прилетал сюда в первый раз. По обеим ее берегам тянулись тенистые дубравы, увитые диким виноградом, между которыми проглядывали смоковницы и самые разнообразные диковинные плоды других деревьев. За этим словно сошедшим с картины диким садом по обоим берегам А`Коин просматривались верхушки разбросанных рощ, словно курганы посреди степи, покрытые зеленью в летнюю пору и вызолоченные солнцем зимой. Чуть дальше от реки в ландшафте начинали преобладать сопки и возвышенности. Долины осторожно начинали взбираться вверх между речек и лесов, будто приготовившись штурмовать пики гор, и скрывались в кущах сосен и дубов, чьи стремящиеся к небу стволы росли по горным склонам до пояса вечных снегов.
Здесь, в долине, аборигенов встретить было нельзя — кроме тех, что «калсу» привезли с собой. Только одинокие гасиенды и небольшие гарнизоны поселенцев, изолированные друг от друга, гнездились глубоко в лесу.
Здесь же, на реке, было решено открывать конгресс. Стоя на носу маленького кораблика, приготовленного для Таскони, Элена не могла оторвать взгляда от гигантского водопада в сотню метров высотой, вздымавшегося над ними выше по течению реки. Четыре дня шли приготовления к встрече послов, и большую часть этого времени Элена не была нужна своему спутнику. И все это время она проводила здесь.
Могучий водный поток разрезал посередине маленький остров. С одной стороны он оставался ровным и был чуть выше, чем с другой. Вторая же половина утёса изгибалась подковой, и густое облако водяных брызг поднималось над ним, заслоняя обзор.
Ощущение мощи водного массива, несущегося вниз, потрясало Элену так, что сердце замирало в груди, а разбивающиеся о гладь реки водные струи грохотали так, что собственный голос она слышала с трудом.
На уровне обрыва вода словно застыла — как мутное зеркало. Ее словно оцепеневшая в безвременье гладь была похожа на тёмно-зелёное бутылочное стекло. А ниже бурлила и неистовствовала, закручиваясь в громадные воронки.
Над этим неуправляемым торжеством сил природы в виде бушующих и перекрывающих своим грохотом все вокруг струй вздымалась на сотню ярдов над землей белоснежная колонна водяной пыли, перекрывавшая весь центр подковы.
Далеко внизу, там, где сгрудились кораблики гостей, водопад словно вырезал в каменном лоне реки глубокую борозду — слетевшие с вершины глыбы налезали там одна на другую. Иногда Элена представляла, как, вращаясь, они падают вниз, несомые потоками воды, сезон за сезоном врастают в каменное дно.
При свете солнца вздрагивающая, подернутая рябью и словно бы взлохмаченная стена вспененной воды, падая сверху, рассыпалась на миллионы брызг о пирамиды вразнобой наваленных внизу громадных отломков гранитных глыб.
А с двух сторон белопенное прозрачно-синее зеркало воды оттенялось сочной зеленью деревьев.
Таких корабликов на реке в этот вечер, когда закатное солнце уже касалось гор, было около десятка. Тот, на котором оказалась Элена, назывался «Леди Туманов».
— Почему так? — спросила Элена, когда они только поднимались на борт.
Таскони пожал плечами и ответил, только когда кораблик уже отчалил и добрался до середины реки.
— Аборигены рассказывают, что раньше, когда калсу ещё не появились здесь, в ежегодный праздник самую красивую девушку приносили в жертву богу реки, жившему в пучине вод. Её одевали в лучшие одежды, причёсывали и заплетали косы, завивая их на концах, а сверху надевали венок. Затем подгоняли лодку без вёсел, на горе цветов укладывали избранницу, выводили лодку к середине реки выше по течению, вон там — Таскони указал на вершины гор, где буйствовал водопад. — И Предназначенная Туману смеялась и возносила хвалу звездам, приближаясь к водопаду — ведь ей была оказана великая честь увидеть всесильное божество.
Элена поёжилась, и губы её расколола улыбка.
— Облик этой разъяренной реки настолько грозен, а бурлящие водовороты так пугают тех, кто нуждается в ней, так безгранична и сурова ее неподдающаяся описанию мощь, что фантазия оказавшегося здесь просто изыскивает страшных и холодящих кровь рассказов, повествующих о прошлом этого водопада, — сказала она.
Таскони тогда не ответил ничего. А сейчас, стоя на носу катера и глядя на водяные вихри, Элена и сама чувствовала себя «предназначенной туману», избранной и разукрашенной силами десятков людей, только чтобы столкнуть её в водопад. Она почти что чувствовала, как водяные вихри кружатся вокруг неё, утягивая на дно.
Потом над рекой протянули канат. Какой-то сумасшедший под оханье толпы в наступившем полумраке, разрываемом только лишь огнями прожекторов, ходил по нему туда и сюда и даже пытался танцевать.
Элена, обхватив себя руками, попросила отпустить её в каюту, но капо отказал.
— Ты должна сопровождать меня — я для этого тебя с собой взял.
Элена вздохнула и вернулась на борт. Какое-то время капо молча стоял в сторонке, думая о своём, а потом сказал:
— Я понимаю Пьетро.
— Что? — Элена вскинулась и удивлённо уставилась на него.
— Ничего.
Капо обнял её за талию, но больше ничего делать не стал. Они так и стояли, пока не закончились представления, и капо не приказал поворачивать яхту к берегу.
Потом был ужин — скромный и осторожный. Земляне явно опасались кого-нибудь оскорбить — но и показаться заискивающим не хотел никто.
Сидя рядом с Таскони, Элена рассматривала послов, сидевших по другую сторону стола.
Представитель Сины, разодетый в многослойное шёлковое кимоно, прибыл в окружении троих девушек, одну из которых назвал своей матерью, а двух других — матерями своих детей. Элена не поняла, как такое могло быть, тем более что «мать» посла выглядела младше него самого. Но, конечно, никто не собирался ничего ей объяснять. Капо же отреагировал на такое представление с каменным лицом, и Элена не могла и представить, что делалось у корсиканца в голове. Вся делегация была невысокого роста и пигментом напоминала осенний парк, в остальном же вполне походила на людей.
Пандавы тоже были разодеты в шелка, но сидевшие на них куда свободней и
