Никита целует меня. Как никогда раньше не целовал, даже там, в охотничьем домике. Этот поцелуй не похож ни на какой другой. Меня так раньше никто не целовал. Он как будто соединяется со мной, хочет стать единым целым.
И я не в силах сопротивляться, потому что это какие-то новые для меня ощущения. Абсолютно новые. Я и боюсь их, но и потерять не хочу. Как будто хочу познать это нечто новое.
Не отрываясь от моих губ, Никита одним движением подминает меня под себя и я оказываюсь между его ног.
И отголоски разума возвращаются ко мне. Я опять упираюсь руками ему в грудь.
— Ксюша, — как-то прерывисто шепчет он и рукой проходится по моему телу. — Давай сделаем это? Мы же оба этого хотим.
— Ты что? Никита? — в испуге говорю я. — Отпусти меня. Нет.
— Тебе понравится, обещаю, — он не двигается с места. — Я буду очень нежным. Вот так, смотри.
И он проводит пальцами по моим скулам, потом ниже — по шее, по плечу. Останавливается и ведет руку ниже.
— Пора, Ксюша, — улыбается, наблюдая за мной. — А то уедешь и все. До осени ждать. Сейчас попробуем, а потом, осенью, я вернусь и научу тебя. Тебе понравится.
Утыкается носом мне в шею и шепчет в нее еще какие-то слова, просовывая руку мне под майку.
— Нет же, Никита! Я же сказала! — пытаюсь сопротивляться, хотя кожа покрывается мурашками. — Пусти! Я кричать буду!
— Не надо кричать, — с усмешкой отвечает он. — Не надо.
И опять кладет ладонь мне на рот.
57Теперь я слышу лишь глухие звуки — мое мычание в его руку. Испуганно смотрю на него, но глаза как будто покрыты льдом. В них нет ни одной эмоции.
И руки. Я везде ощущаю его руки. И от этого так мерзко. Нет уже тех ощущений, что были тогда, в домике. Все резко поменялось. Мне неприятный его прикосновения. Грубые и торопливые.
Я почти плачу от обиды и безысходности. Вряд ли кто-то зайдет в домик без разрешения, а кричать я не могу.
Но все равно пытаюсь сопротивляться из последних сил. Хотя это и нелегко. Никита и больше, и сильнее меня. он крепко прижимает меня к кровати, ухватив одной рукой мои запястья.
— Ну, чего ты? — произносит с усмешкой каким-то хриплым, незнакомым голосом. — Я как знал, пришел. А то уехала бы и все. Ты ведь моя? Моя. Первого никогда не забудешь. И ждать будешь. Меня будешь ждать, а не Тему своего.
Все это он произносит как в бреду. И мне становится еще страшнее.
Потом он утыкается лицом мне в шею, немного приподнимается и я слышу, как гремит бляшка ремня. Мычу еще сильнее. Пытаюсь дергать ногами, прижатыми им к кровати.
— Ну, тихо-тихо, — хрипит он мне в шею. — Сейчас. Быстро. Чтобы меня ждала.
Чувствую, как слезы скатываются по виску в волосы. Пытаюсь укусить его руку, закрывающую мне рот. Но Никита лишь смеется в ответ.
И вот, когда его рука оказывается у меня на животе и идет вниз, под одежду, когда мне хочется выть от понимания неизбежности происходящего и от моего бессилия, когда я зажмуриваюсь, пытаясь хоть как-то закрыться от этой грязи, я слышу спасительное:
— Сука!
Потом глухой удар и сразу же Никита ослабляет хватку и я буквально выпрыгиваю из-под него.
Падаю на пол, пячусь на попе назад, пока не утыкаюсь в стену. Размазываю рукой слезы по щекам.
И наблюдаю, как Артем хватает Никиту за грудки и со всего размаха бьет по лицу.
Вскрикиваю. Они оба оборачиваются ко мне.
— Ты, сука, ты что творишь?! — кричит Артем, возвращая взгляд на Никиту. — Убью!
— Она моя! — рычит в ответ Никита. — Моя!
— И поэтому ты решил ее изнасиловать?! Мразь! — лицо Артема кривится в пренебрежении.
Он толкает от себя Никиту и тот падает на пол. Пальцами проводит по разбитой губе, откуда сочится кровь. Зло смотрит на нас с Артемом.
Артем подходит ко мне. Садится передо мной на корточки и пытается заглянуть в мое лицо. Но я прячусь. Закрываюсь.
Мне стыдно. И больно.
— Ксюш, ты в порядке? — спрашивает он, несмело касаясь моих волос.
Я отдергиваю голову и всхлипываю.
— Оставьте меня в покое! — кричу я. — Оба! Оба! Уроды! Уроды!
Быстро вскакиваю и выбегаю из домика. Сразу же сворачиваю в лес и бегу. Бегу. Сама не знаю, куда.
По узкой лесной тропинке. Ветки кустов бьют по лицу, но я не ощущаю боли от этого.
Это — не боль! Вот то, что сейчас происходит у меня внутри, — это боль. Самая настоящая и самая сильная.
Ненавижу.
Ненависть — единственное чувство, живущее сейчас во мне.
И силы покидают меня. Не знаю, сколько я бежала, но вокруг лес. Я прислоняюсь спиной к дереву и медленно сползаю вниз. Утыкаюсь лицом в колени и реву. Наконец, реву в голос. Так, что мой вой, наверное, пугает местных обитателей, но среди них, к счастью, нет людей. И никто не сможет причинить мне боль. Людей нет.
Сколько так сижу и реву, не знаю. Слезы не прекращаются. Но дыхание замирает лишь в тот момент, когда на плечо мне ложится чья-то рука.
Тут кто-то есть. Кто-то, кто слышал мой плач.
Поднимаю голову и смотрю.
Артем протягивает мне салфетку. Потом садится рядом, кладет руки на коленки и опускает вниз голову.
— Прости нас, Ксюш, — говорит он, уткнувшись взглядом в землю. — Прости… если сможешь…
Я пытаюсь успокоиться. Вытираю лицо салфеткой. Выравниваю дыхание.
— За что, Артем? — спрашиваю, все еще всхлипывая.
Нет, уже не плачу, но всхлипы все равно прорываются.
— За что?
58Артем отворачивается, смотрит в сторону.
— Что я вам сделала? — продолжаю я. Я и правда хочу знать ответ. — Я думала, мы друзья… а вы… а вы спорили на меня…
Артем вдруг резко переводит взгляд на меня.
— Откуда ты знаешь? — хмурится он. — Кто сказал тебе?
— Значит, правда, — тяжело вздыхаю и закрываю лицо руками. — Боже, дай силы пережить это…
— Ксюш…
— Не надо, Артем. Не надо. Ничего не надо.
— Мы козлы! Прости нас. Я дурак, что повелся. Дурак!
Слышу глухой удар. Открываю глаза — на костяшках руки Артема кровь. Он разбил ее о дерево.
— Я не хотел, — с горечью произносит он. — Не хотел. Но я не виню Никиту. Я тоже виноват. Я согласился. Дурак!
Опять удар кулаком о дерево. Крови становится больше.
— Был уговор, что кто окажется первым, тот с тобой и останется. Другой сам отходит.
