прекрасный день её гнев может быть направлен на вас».
Я засмеялся.
— Ох, Сарви. Разве ты не знал, как сильно заводит меня её гнев?
Комната погрузилась в тишину. Кажется, я умел заставить своих соратников почувствовать себя неловко.
Калма поднялся на ноги, тяжело вздохнул и взял книгу.
— Я возвращаюсь к кульману.
— Забудь о нём, — сказал я ему. — Я знаю, что должен сделать. По крайней мере, сейчас. И это не связано с Ханной.
Они, кажется, не понимали, что никто из нас не мог на неё полагаться пока я не мог ей доверять.
«Так каков ваш план?» — спросил Сарви и снова взмахнул хвостом.
Я поднялся на ноги и упёрся руками в стол.
— Пришло время призвать мою Сумеречную сущность.
— Сейчас? — тихонько вскрикнул Калма. — Сейчас самое неподходящее время для того, чтобы играть с тенями, Туони.
— Судя по тому, что вы сказали, подходящее время никогда уже не наступит. Послушайте, я осознаю все риски, особенно учитывая тот факт, что Лоухи становится всё более могущественной. Но если я призову свою Сумеречную сущность, это будет отвлекающим маневром. Мы сможем выманить наружу повстанцев, а также Лоухи, Расмуса, бродяг, и всех, кто, мать его, поддерживает восстание. Я объявлю Состязание костей, где Туонен будет судьёй, и где я продемонстрирую новую королеву. Моя Сумеречная сущность будет с ней рядом, а я буду наблюдать со стороны. Это один из тех многочисленных примеров, когда моя Сумеречная сущность может быть полезна.
— Мне это не нравится, — сказал Калма, покачав головой.
«Мне тоже», — сказал Сарви.
— Отчаянные времена требуют отчаянной магии, — сказал я, выпрямившись. — Как говаривал один старик.
Я прошёл мимо них в сторону двери.
— А теперь, прошу меня извинить, но я должен сделать это один.
Я вышел из комнаты, прошёл несколько лестничных пролетов и оказался в Библиотеке туманов. Её дверь была, как всегда, заперта и находилась под магической защитой. Я провёл перчаткой по резьбе в виде черепов посередине двери. Раздалось знакомое шипение — звук открывающегося гигантского замка.
Я проскользнул внутрь, темнота рассеялась, и зажглись светильники, осветившие огромное пространство. На меня, как всегда, накатила энергия, заставившая руны на моём теле завибрировать. В Библиотеке туманов всегда было так много духов и следов разных душ, живших в разное время, что воздух был наполнен ими, точно пылинками. Множество завес пересекались друг с другом, из-за чего здесь появлялось очень много мёртвых, которые не хотели быть мертвыми. Это были беспокойные духи, которые вечно на меня злились. Они думали, что раз уж я Бог смерти, то именно я несу ответственность за их гибель. Спорить с ними было бесполезно.
Я начал отмахиваться от пылинок руками, игнорируя их возмущенные крики.
Раута, моя железная собака, которая лежала на полу, покрытом коврами, подняла голову. Она посмотрела на меня, воодушевленно заскулила и завиляла хвостом, который тяжело застучал по полу. Даже тогда, когда я чувствовал, что моя семья, или весь этот долбаный мир, не понимают меня, Раута всегда была рада меня видеть.
Собака выполняла одну очень важную работу — охраняла Книгу рун, которая парила в воздухе прямо над ней. Даже если бы Раута не была здесь, книгу было бы невозможно взять, но предосторожность никогда не была излишней. В Книге рун заключалась вся магия мира, большую часть которой не понимал даже я, и я был склонен предполагать, что, если бы она попала не в те руки, вся ткань мироустройства распалась бы на лоскуты.
— Ты ведь хорошая собака, правда, Раута? — сказал я ей, сев на корточки рядом с собакой и погладив её.
Собака радостно высунула из пасти свой чёрный язык и лизнула мою руку.
— Такая хорошая собака, — снова сказал я и выпрямился.
Книга рун парила прямо передо мной. Я взял книгу из воздуха. Она была тяжелее, чем казалась. Я начал перелистывать её у себя в руках и тут же почувствовал, как слова заструились из её страниц, поднялись по моим рукам и обосновались в пульсирующих серебряных линиях. Все боги были восприимчивы к магии, но мы не были шаманами. Мы должны были учиться магии, и мы не всегда могли о ней попросить. Книга рун рассказывала нам только то, что нам надо было знать.
В этом случае мне надо было заново выучить заклинание Сумеречной сущности. Если бы книга решила, что я не достоин его выучить, она бы отказала мне в доступе. Это была лотерея. Последний раз я призывал свою Сумеречную сущность много веков назад, когда всё ещё был с Лоухи. Мы были на пороге разрыва, который должен был развести нас навсегда. Я призвал сущность в качестве последней отчаянной попытки спасти нас, потому что я думал, что она может быть с ней счастлива, и что я смогу жить на Сумеречной окраине, а она сможет жить с моим двойником в своём ледяном замке в Мерзлом тлене. Согласно заклинанию, это должен был быть всё тот же я. Но всё вышло иначе.
С тех пор моя Сумеречная сущность хранилась в стеклянной бутылке, в восточном крыле, ожидая моего возвращения, если бы я вообще вернулся к ней. Если я хотел использовать эту тень не так, как в прошлый раз, то недостаточно было просто открыть бутылку и выпустить её наружу. Мне надо было правильно провести обряд, чтобы целиком и полностью проникнуть в неё, в противном случае тень получилась бы пустой и больше не была бы со мной связана. Тень без хозяина была одной из самых опасных вещей. Существом, которым мог завладеть любой, кто знал правильное заклинание. Особенно если это была тёмная магия. Она могла убить даже Бога.
Но, прежде чем отнести книгу к бутылке в восточное крыло, я поддался искушению нанести визит Книге душ, тома которой занимали большую часть библиотеки и были заключены в огромные твёрдые переплеты, которые растянулись от пола до потолка высотой в двенадцать метров.
Мне хотелось посмотреть на запись Ханны.
Я уже заглядывал в неё ранее. Я изучил свою маленькую птичку сразу же, как только она проникла в мой мир. Я знал всю её жизнь, видел, как она разворачивается на страницах. Я, вероятно, помнил сейчас больше из того, что она видела и через что прошла, чем она сама. Смертные были очень забавными в этом отношении. Они запоминали гораздо меньше, чем им казалось, и когда они старели, их воспоминания утекали, словно песок. Большую часть времени они не понимали, почему они действовали или чувствовали себя определенным образом, потому что не помнили того момента,
