председатель комиссии, заместитель министра культуры Российской Федерации Колобков, бывший аккордеонист с манерами неврастеника, и сказал примерно следующее: "Мы очень благодарны столь авторитетным и уважаемым специалистам за внимание к работе ансамбля. Ваши теплые слова, мы надеемся, помогут молодой группе в дальнейшем. Пока же мы считаем, этот коллектив не созрел для самостоятельной концертной работы". Таков "совет"… "Зачем он нас всех дурачил, если все было известно заранее?" — возмущался на обратном пути композитор-лауреат Тухманов, меланхолично крутя руль своей черной "Волги".
Напряжение росло не только в филармониях. Слово "рок" начали вычеркивать из статей, и приходилось прибегать к идиотской эквилибристике, ища подходящую замену: "современная молодежная музыка", "электрическая гитарная песня"… Вышеупомянутый опрос критиков не печатали в течение трех месяцев. Наконец он был опубликован, но с некоторыми усовершенствованиями: из списков бесследно исчезли "группа № 2" — "Машина времени" и "вокалист № 1" — Александр Градский. Мотивировка редактора газеты: "Кое у кого из начальства они вызывают сомнение…" Очень забавно, что при этом в списке остался "Аквариум": "кое-кто из начальства" их просто не знал.
Но вскоре узнали, и даже слишком хорошо. Весной 1984 года пошла вторая волна атак на рок. Главным объектом ее на сей раз были уже не деморализованные профессиональные группы, а "самодеятельность". Наконец-то на ребят "из подполья" всерьез обратили внимание! Однако совсем не так, как им хотелось бы. Пока любительские ансамбли существовали на локальном уровне, у них были локальные проблемы. "Пленочный бум" не только прославил их, но и сделал гораздо более уязвимыми. Государственный культурный аппарат пришел в замешательство, обнаружив под боком целый альтернативный "рекорд-бизнес". Немедленным позывом было: "Запретить!" И все было бы сделано для этого, но проект оказался нереалистичным. Невозможно было запретить звукозапись, невозможно было пресечь перезапись и тиражирование "альбомов". Тем более их прослушивание — дома и на вечеринках. Единственным беззащитным звеном этой цепи были дискотеки — по этим многострадальным заведениям и был нанесен удар. Самодеятельные рок-записи были окрещены емким и зловещим словом "магиздат" — по аналогии с диссидентским литературным "самиздатом". Непонятно откуда появились и распространились со страшной скоростью загадочные "черные списки": никто точно не знал их происхождение и того, насколько они "официальны", но у чиновников, всегда чувствующих себя увереннее с бумагой в руках, они имели большой успех[70]. В списках, под шапкой "идейно-вредные", были перечислены практически все более или менее известные русскоязычные любительские рок-исполнители. Сегодня все это выглядит совершенно анекдотично: многие "враги" стали респектабельными профессионалами, выпустили пластинки, не сходят с телеэкранов… Но тогда это было грустно и несправедливо. "Идеологический" и прочий вред наносился не теми, кого запрещали, а теми, кто запрещал. Молодежь лишалась права выбора, музыканты — "легальной" перспективы, музыка — будущего. "С рок-музыкой у нас все в порядке — у нас ее нет!" — гордо отрапортовал начальник одного из провинциальных горотделов культуры корреспонденту столичной газеты… И тем не менее музыка была.
В марте 1984 года "Комсомольская правда" опубликовала мою статью, где говорилось о том, что рок-группы глупо ставить вне закона, они только уйдут еще более глубоко в "подполье". С ними надо работать: "воспитывать" музыкантов. (Резонная, написанная с "государственных" позиций безобидно-либеральная вещица, где в качестве положительного примера приводились ленинградский и рижский рок-клубы…) Но даже это вызвало остервенелую реакцию культур-бюрократии, ведь в статье шла речь о ее безделье и некомпетентности, о том, что запретить легче, чем сделать что-то позитивное… Вскоре я обнаружил, что сам тоже "запрещен". Придя в одну, другую, третью редакции, я повсюду встречал кислые физиономии сотрудников и слышал сокрушенную фразу: "Ты знаешь, шеф сказал, что с тобой сотрудничать не рекомендовано. Было какое-то постановление. Они там даже назвали твой псевдоним… Так что это серьезно".
Ситуация напоминала случай с Йозефом К., описанный Францем Кафкой. Я ничего толком не мог узнать: ни кто меня "запретил", ни каким образом меня "запретили". (Я не знаю этого до сих пор.) Можно было только примерно догадаться, за что был наложен запрет: знакомые и коллеги приносили интересные, иногда даже лестные слухи о каких-то совещаниях, циркулярах и инструктажах, где меня называли лидером панков, пособником подпольного движения, человеком, дезориентирующим советскую молодежь, и просто негодным журналистом, копирующим западный стиль. Я был бы счастлив услышать это все собственными ушами из первых источников и задать несколько вопросов, но меня никто никуда не приглашал.
Это было время очень глупых решений. Однако разрушительный эффект их был невелик: требования культур-бюрократов и их советчиков оказались настолько абсурдными, что не было никакой возможности контролировать их исполнение. Таким образом, профессиональные рок-группы разными способами, но всегда успешно обходили постановление о "восьмидесяти процентах". В дискотеках вовсю крутились "нерекомендованные" пленки — хотя иногда наведывались ревизии и случались скандалы. Я продолжал печататься в Москве под фамилиями своих подруг, а в Прибалтике, куда ветры из столицы не всегда доходят, как ни в чем не бывало выступал по телевидению. Гребенщиков, Майк и прочие "запрещенные" ленинградцы увлеченно записывали новые альбомы в студии Андрея Тропилло… В целом это был активный и плодотворный период, что подтверждает известный тезис о том, что лучший рок часто рождается "под давлением".
Московская сцена до 1983 года была скучной и пустынной. Посредственные группы, да и тех немного. Группа "Воскресенье" была оперативно задержана во время левого концерта в Подмосковье, после чего ее главный автор, Леша Романов, один из скромнейших и интеллигентнейших людей в столичной рок-компании, был осужден и посажен как злостный махинатор в особо крупных размерах! Большой несбывшейся надеждой остался Сергей Рыженко, скрипач и певец из "Последнего шанса". Он начал писать превосходные песни, которые коллеги по ансамблю сочли слишком "грубыми", и собрал собственную "электрическую" группу "Футбол". Рыженко — резкий, артистичный вокалист и мастер "сюжетных" песен. Он сочинил новую, довольно сексуальную версию истории о Красной Шапочке и Сером Волке, трогательную песню о маленькой девочке, посланной в большой гастроном за водкой, историю о том, как парень вышел в теплый день попить пива, но встретил столько друзей, что так и не вернулся домой, и т. д. Будучи хорошим стилизатором, он, в отличие от других наших авторов "новой волны", редко писал о собственных переживаниях и предпочитал разные маски:
"Утром, как всегда, вставай
В полседьмого.
Переполненный трамвай,
Злое слово.
Суета у проходной —
Весь день как в сказке.
А потом спешишь к пивной —
Все как всегда…"
Сергей Рыженко
