Автор выражает благодарность редактору Storytel Сергею Верескову за помощь в работе над созданием этих текстов.
Как я спал с критиком: рассказ о сложном пути в литературу
Вы когда-нибудь спали со своим критиком? Я спал.
Познакомился с ним я заочно, еще из Ташкента. Это был, кажется, 2004 год, когда я впервые отправил свои тексты на премию «Дебют». Как настоящий графоман я домогался оргкомитета – получены ли мои сочинения? (В те годы электронные письма не всегда доходили.) К удивлению, пришел ответ ридера: да, получены. Это и была ловушка.
Теперь я стал домогаться комментария к своим рассказам. И единственным правильным ответом было молчание. Или сообщение, что тексты не рецензируются. Ждите.
Но мой ридер ошибся. Дважды. Первый раз в том, что стал мне отвечать. Второй раз – сутью самого ответа.
Ответ звучал так: ваши тексты в первой тысяче лучших.
*эмодзи стыда и ужаса*
Но это было еще не все. Ридер сообщил, что есть два вида таланта – природный и трудовой. Первый дается от рождения, а второй – есть результат труда и работы над собой. Я отлично помню, что ридер написал мне: «Природного таланта у вас нет». Но добавил, что трудом я могу добиться успехов. Некоторых. Возможно.
Сказать, что это был худший ответ из всех – не сказать ничего. «В первой тысяче лучших», «природного таланта нет». После такого кончают с собой. Или с критиком – но до него было не дотянуться. Я не помню, как пережил это. Наверное, я много мастурбировал. Но даже это я не могу вспомнить точно. Память скрыла от меня этот ужас.
Но я продолжил писать.
В 2007 году я попал в лонг-лист «Дебюта» сразу в двух номинациях – в «Малой прозе» и «Драматургии». В последней поднялся в шорт-лист. И в конце концов получил главную премию как драматург.
Пару дней перед церемонией мы, молодые литераторы, жили в пансионате Липок. И так вышло, что мест для всех участников не хватило. Я узнал, что одну ночь проведу в комнате с соседом. Ок, что ж поделать. Но когда я пришел в номер, то увидел там одну большую кровать. Поискал вторую – нигде нет. Что ж, я решил, что это не самое страшное испытание для русского писателя. Они проходили через дуэли, каторги, казни. А я не пройду через постель? Пройду, конечно.
Зато в пансионате был бильярд и жирная кухня! И весь ужас литературы. Все эти годы школа защищала меня от живых авторов – они были мертвы и мумифицированы. В пансионате я выяснил, что живой писатель – это пьяный мужчина в дырявых носках. Или женщина, допившаяся до мужского лица.
Днем я ходил на семинары. Здесь нам говорили, что литературой мы не сможем зарабатывать. Что жизнь в Липках – последний раз, когда завтрак, обед и ужин даются нам небом. Но все это скоро кончится, еду придется добывать самим. Это было по-настоящему ценным и правдивым замечанием. Все, что касалось литературы, я прослушал или забыл.
Вечером накануне церемонии мы пили в номере поэта Максима Альбертовича Амелина. В номере стоял жуткий перегар, а окно, как назло, заело. Открывать его пытались все – молодые авторы, Максим Альбертович и еще кто-то из титанов литературы. Все по очереди штурмовали окно. Но оно смеялось над нами. Я тоже подошел, повозился и – о, чудо! – открыл. «Как вам это удалось?» – спросил Амелин. «Отец показывал». – «Ваш папа домушник?» – «Нет, инженер». – «Инженер родил драматурга».
Лежа рядом, я думал: «Как доказать ему, что у меня есть талант? А что, если…» В уме пронеслись все возможности – от убийства до содомии.
Ночью, после пьянки с поэтами, я пришел в номер и лег на кингсайз. Помню, что слева. А часов около трех пришел мой сосед – критик, прозаик, поэт, педагог. Пьяный, конечно. Снял штаны и грохнулся на кингсайз справа. Захрапел.
