Трудно быть Богом. Подлетая к городу на самолете, смотришь на все, как боженька. Все такое маленькое, и кажется, что все на земле шевелится благодаря моему взгляду. Смотрю вниз, вижу, как через ночную зевающую темноту ползет машина, я говорю ее водителю: о, ты сибирский человек! где нашел ты силы, чтобы пробивать эту мглу светом не фар, но духа! А он говорит мне: да пошел ты на хер, Печейкин, ну еду я по делам, что ты пристал, отстань. Вижу, работа идет на участке. Машина вбивает сваю в мерзлую землю, а я говорю ей: о, машина, созданная человеческим разумом и так далее, и так далее. А мужики рядом стоят: хватит бубнить в нашей голове. Но я все равно смотрю на землю, и благословляю, и взглядом закатываю солнце. И темнеет небо, летят по нему птицы. А я им: о, птицы!.. Печейкин, уймись, мы просто птицы…
И вот так все, что увижу, – ругается. А я всему желаю добра. И во всем сверху виден смысл, как с мыса Идокопас. А снизу – мат-перемат. К самолету подъезжает труба-трап. По посадочной полосе идет мужик в спецовке. Я говорю ему: о, мужик… А он плюет на землю, его плевок становится льдинкой. Придет весна, он растает, испарится, поднимется паром и станет облаком. И тоже полетит над землей. И сам скажет: о, земля! А она ему: о, заткнись!
Любовь в гостинице
В гостинице спустился на ресепшен, чтобы узнать вай-фай. Вижу, регистрируются два постояльца. Ну блин, думаю, они долго будут. Ладно, подожду.
Но эти двое торопятся. Я это чувствую: у них, как у рыб, на боку глаз, который следит за мной. Теперь я смотрю на них внимательно: молодой мужик и девушка. Ну что такого: приехала гетеро-семья, заселяется в гостиницу. Норм.
Только у них нет багажа. Один бумажный пакет из гипермаркета. Там абрау-дюрсо и сырная тарелка в пластиковой пленке. Рядом на полу надпись «берегите себя». Между ними расстояние полметра. И, судя по всему, когда они поднимутся в номер – и этого расстояния не будет.
Я понимаю: они идут [заниматься сексом]. И девушка на ресепшен это понимает. Они берут на двоих одноместный номер. «Классом повыше?» – «Повыше», – отвечает мужик. Не скажешь же перед бабой, что привел ее трахать в «экономе». Берет полулюкс. «Вид имеет значение?» – «Вид?» – «Да, вид из окна». Берет с видом получше, чтобы после секса смотреть на замершую Обь.
Обь. Обь. Обь.
Обь…
Я смотрю на парочку внимательно. Оба на сексике. Если кто-то кому-то платит, то зря. Но не исключаю. Но зря. У девушки короткая полушубка, ридикюль, колготки на красивых ногах, жопка. На парне спортивки, шапка-колокол, щетина, носяра.
Они наконец забирают ключ, уходят.
«Чем я могу помочь?» – это уже ко мне. Я плюю на вай-фай и иду за парочкой к лифту. Просто посмотреть. Лифт едет с девятого этажа… Первый этаж. Из него выходит другая парочка – им лет по сорок. Они словно отражения друг друга. Парочка из лифта – это наши сексики, только из будущего. Он потолстел и полысел, чувствуется, что сожрал уже не одну сырную тарелку. Шапка колоколом не стоит. У нее все еще красивые ноги. Она залезает на весы для багажа, они показывают крупную цифру, она прикрывает ее рукой и смеется. Чувствуется, что сырная тарелка догнала ее тоже.
Из лифта выливается запах тяжелых духов. Секси-пара заходит в лифт. Двери закрываются. Парочка уезжает на седьмой этаж, как на седьмое небо.
Я узнаю вай-фай и возвращаюсь в номер. Лежу спиной к стене. Мне кажется, по ней идут вибрации. Это они. Эти.
Я вспоминаю рекламу презервативов, которую увидел днем. «Все входящие – в капот». Вульгарно, но точно. Вибрации идут по стене, как от вызовов – входящих, входящих, входящих. В капот, в кап… Оказалось, что это социальная реклама про смс за рулем. Но это неважно.
Шампанское открыто, пена пролилась. Сырная тарелка без пленки. Она дышит ему в лицо, у него запотело забрало. Она берет две его виноградины. Он чувствует, как у нее меж пальцев пахнет сыром. Она отдается грозово. В углу комнаты рядом с бельем лежит бумажный пакет. На его кукольном лице немой крик: брянск-север…
Надеюсь, никто никому не заплатил. Хотя не удивлюсь. Хотя зря.
Наконец вибрации кончаются. Течет Обь. Над ней стоит лед. Ночь ясная, видно несколько звезд. Облачко белым пятном. Небо его впитывает, уносит. Ломтик луны. Пар из труб. Всё.
Обратно в Москву
Новосибирск. Приехало такси, везет в аэропорт. Синее старое «Рено», водитель русский мужик с золотыми зубами.
И начинается поток социально-политической биполярки:
– Етить, бабы на дорогах… Еще одна. Сегодня утром смотрю: баба на тачке, колохудрит, как на ишаке… Сидит на жопике на маленьком своем и херачит… Как впипежила! Маневр делает с левой полосы на правую, обошла всех и направо ушла. Во водят! С другой стороны, тут от бабы зависит… Некоторые водить умеют… А мужики, етить… Вон, смотрите, приостанавливается справа… Ну какой мудак. Я таких ненавижу и боюсь: они не понимают, чего хотят. Олухи! Стоят в пробке, интимные места себе почесывают. Или начинают газовать на ровном месте. Что с ним случилось? Куда торопится? Усрался он, что ли, по дороге? Мозги надо иметь… Я сам из Казахстана. В Москве давно не был. С восьмидесятых годов. Мороженое по пять копеек было, и я молодой был. Так хорошо!.. Наверное, потому, что молодой… А мороженое… ну и хер с ним, с мороженым… Вообще я фуры вожу, типа Man, немецкая машина. Из Казахстана, бывало, езжу на Западную Украину… А можно мне материться? Спасибо. Казахи, сука, противные! Но добрые. Особый менталитет. Не как россияне. Вот летом в Новосибирске еду в автобусе. Заходит парень в шортах, коротких, как трусы. Это что такое? И пиво в руке. В Казахстане такого на пинках бы вынесли – на хер из автобуса. А тут, блин, сидит. Вот казахи культурные, хоть и казахи. У них тоже президент вечный – Назарбаев. Он сейчас ушел, другого поставил. Может, и Путин уйдет. Может… Я к нему нормально отношусь. Хотя много плохого про него говорят. Да фиг знает, что он за человек. Вроде жить можно. У меня две работы. Цены растут… Но работа есть. Дорого всё, правда. Надо работать. А Путин тоже пенсионер, тоже работает. Главное, уметь бюджет грамотно распедалить. И здоровье – главное. Хорошо долететь. Будьте здоровы.
