не нужен чужой муж. Тем более, отец двоих детей. Но она полюбила меня и мучилась наверняка. Не могла отказаться просто так от этих отношений. Ведь нам было очень хорошо вместе – во всех смыслах. Представляю, как ей было больно.
Тогда мне казалось – я её осчастливил. А чем? Тем, что поменял ей гардероб? Купил три пары лишних туфель? Отправил её в отпуск на Багамы? Одну… Да… Только сейчас, став старше на десять лет, я её по-настоящему понимаю. А вернуть ничего нельзя. Она исчезла безвозвратно. И, знаешь, я теперь плачу по ней иногда ночами. А искать боюсь. Не хочу нарушать её жизнь. Ведь она наверняка счастлива. Она этого заслуживает. А я понял всё, только когда её потерял…
Хосе смолк.
Не хочу Серёжу терять! Пусть я даже ничего никогда не пойму!
На свою тему, косвенно перекликавшуюся с историей Хосе, мне вдруг захотелось подумать в одиночестве.
Хосе по-прежнему страстно курил и надсадно кашлял. Он всю предыдущую ночь промучился на узком диванчике и наверняка станет хотя бы мысленно претендовать на свою матримониальную постель. И я не смогу с чистой совестью уснуть. И длинные тёмные коридоры квартиры повергали меня в дополнительное уныние.
Да что огород городить? Не пойду больше к Хосе. Я видела у него на кухне жирного таракана. Хосе – худой, таракан – жирный. Невыносимо!
На самом деле хотелось бежать прежде всего от боли, свидетелем которой нечаянно стал этот маленький, добрый, ни в чём неповинный каталонец.
– Знаешь, Хосе, спасибо тебе огромное, я тронута твоим вниманием и заботой, правда. Но я к тебе ночевать не пойду.
– А куда же ты пойдёшь? Где найдёшь гостиницу? Ты города не знаешь, у тебя сил на поиски нет – я вижу!
– Не волнуйся, я сильнее, чем ты думаешь. А, может, и сильнее, чем предполагаю сама.
– Но время уже почти восемь, скоро начнет темнеть!
– Прости… Мне надо побыть одной…
Хосе замолчал, опустив небогатырские плечи, и полез в пачку за очередной сигаретой.
– Извини, Хосе, я пойду. А то и правда стемнеёт…
Мимо Саграды вдруг продефилировал абсолютно голый мужчина с повязкой на голове и рюкзаком за плечами. Он шёл неспешно и обыденно, словно был одет как все остальные. «Хочет быть независимым…» – вяло подумала я. На больного мужчина не походил. Возможно, это была краткосрочная акция протеста – до первого столкновения с полицией. А, может быть, ему так одиноко и безысходно, что он дошёл до крайней степени отчаяния, в надежде привлечь к себе внимание. Всё-таки это лучше самосожжения…
Хосе, понурившись, поплёлся в сторону метро, сказав напоследок:
– Если ничего не найдёшь, приходи, я долго не ложусь спать. Можешь не звонить, я буду дома. Просто приходи…
Я резко повернула за угол и прислонилась к стене.
Мы нужны не тем, кто нужен нам! «Просто приходи»…
Слёзы опять потекли без спросу. Всё, это типичный нервный срыв. Нет, не жалеть себя, идти! Когда идёшь, нервная система успокаивается.
Я двинулась от Саграды по перпендикулярной улице, повернула и вышла на большую магистраль. Банки, кафе, заправка «Репсоль», большая площадь с памятником – мужчина в длинной плащ-накидке со склонённой головой…
Я шла в никуда, стараясь объединиться с Барселоной, почувствовать её, проникнуться атмосферой, живым её дыханием. Казалось, она могла мне сейчас помочь.
Серёжа ежесекундно царил в моей голове. Высчитывая время, в котором пребывала Москва, я пыталась воссоздать приблизительную картину его бытия.
Все ещё ничего не понимая, да и просто не владея информацией, я допускала, что с ним случилось самое худшее. И это – страшнее всего. Ведь я не в силах ему помочь. А самое горькое – не вправе. Кто я такая? Ведь меня вообще нет в его жизни. Я жила тенью, место моё было лишь в душе Серёжи. Если верить его словам…
А если все четыре года он обманывал меня? По своим, одному ему известным соображениям, дающим оправдание? Вот это самое отвратительное – оказаться в дурах. Это предположение капитально подавляло чувство собственного достоинства и катастрофически занижало мою самооценку.
Я шла наугад, полагаясь на своё топографическое чутьё. Но ни одна улица не приводила в район скопления отелей или скромных пансионов. Один перекрёсток сменял другой, но искомого – вывески с названием какого-либо отеля – на глаза не попадалось.
Я шла и шла, упрямо вытаптывая, вышагивая боль ступнями.
Поток машин снизился, дышать стало легче.
Вдруг на одном из оживленных перекрестков, ближе к центральной части города, раздался, к моему несказанному удивлению, резкий, истеричный, женский крик по-русски, с английскими вкраплениями:
– Блядь! Фак! Бля! Да твою же мать!!
Русский мат, грубо вплетённый в звукоряд Европы, часто сотрясает воздух и режет музыкальную канву всеобщей культуры. Но этот не прозвучал вульгарно. Подлинное чувство отчаяния сделало его просто горестным воплем. Я обернулась.
Две миловидные молодые девушки и парень замерли на полпути. Одна из девушек, плотная, круглолицая, с запущенной в свою холщовую сумку правой рукой, начала оседать прямо на асфальт. Она ещё раз жалобно выкрикнула матерное слово и разрыдалась на всю Барселону.
У меня задрожал подбородок. Плач девушки, горький, безудержный, прорывающийся сквозь бездушный шум машин и мотоциклов, попал в мою болевую точку, и мне показалось, что закричала и зарыдала я сама.
Плачущая девушка, на юных плечах которой висел простенький цветастый сарафанчик, сквозь слёзы простонала:
– Я же чувствовала! Фак! Блин, там же все, все две тысячи были… Мамочка!!
И она опять зарыдала, нелепо сидя на асфальте.
Её спутники, в шоке от случившегося, беспомощно топтались рядом.
Парень присел на корточки, осторожно поправил девушке прядь распущенных русых волос и мягким голосом сказал:
– Успокойся, пожалуйста. Я дам тебе денег. Мы скинемся. Не надо плакать…
– Ну, как же так?! Почему?! – причитала девушка, бессмысленно заглядывая в сумку. – Я так радовалась… Всё своровали!
Она не плакала – выла.
– Проверь, а паспорт на месте? – вдруг трезвым голосом спросил парень, выпрямляясь.
Вопрос о паспорте мгновенно привёл девушку в чувство. Она вскинула на парня взгляд, шмыгнула носом и принялась нервно шарить рукой в сумке.
– Здесь… – выдохнула она, перестав плакать. – Хоть документы оставили. Ещё этого мне не хватало…
– Ну, вот – полбеды, – погладил её парень по плечу. – Пойдем, мороженого съедим.
Ежеминутно в мире людей сталкиваются две силы – Добро и Зло. Уязвим каждый – так или иначе. Можно стать полем битвы двух этих сил, совсем не желая. Можно оказаться добычей Зла, как эта девочка. Жаль, что всех нельзя оградить или обратить в свою веру…
