в абсолютной, неестественной тишине, как будто кто-то совершенно лишил его слуха. Тишина била по ушам, и эти толчки горячими, глухими ударами разносились по голове, вызывая монотонную, изматывающую боль.
Тишина сменилась однообразным гудением огромных силовых установок и машинерий, и голову от нарастающей боли начало пригибать к земле. Впереди, невдалеке от догорающей командирской «Химеры», под нагромождением из тел зеленокожих, сквозь треклятую пелену, укрывающую зрение, Гвинеро разглядел руку с зажатым в ней огнеметом…
Он тотчас же узнал его.
— Медик! Срочно! — закричал комиссар, видя, как рука едва заметно подрагивает, и не слыша собственного голоса.
— Полковник Райт! — Гвинеро показалось, что из ушей начала сочиться кровь от его крика, но слов своих он по-прежнему не слышал. — Он жив!
Чья-то размытая тень метнулась на периферии зрения комиссара, устремившись в сторону, куда он указывал. Шум в голове усилился. Последнее, что увидел Карро Гвинеро перед тем, как потерять сознание — как из-под обугленных зеленокожих тел вытащили полковника Райта. Он еще дышал.
НЕМОРИС ПОСЛЕ ЗАКАТА
«Ведана».
Привычного отклика не последовало. В этот момент Алонсо Барро вздрогнул всем телом, а затем резко открыл глаза, осознавая, что уснул на покрытом пылью, осколками рокрита и шлака полу, небрежно раскинув руки и неестественно вытянув затекшую от непривычной позы шею. Невысокий ящик, на котором он перед этим сидел и первоначальное назначение которого было утеряно, стоял чуть поодаль, а невдалеке от него была видна небольшая лужа, источающая запах желчи и частично переваренной пищи. В помещении было пыльно, душно, холодно и темно. Тусклый свет, исходивший от единственной оставшейся целой лампы, не мог осветить огромное полуподвальное помещение, так что углы комнаты оставались скрытыми в паутине мрака, едва подрагивающей и меняющей очертания. Но Алонсо не требовалось яркого освещения. Гораздо важнее было то, что комната была пуста и хорошо звукоизолированна и что она почти не пострадала от рук зеленокожих.
«Ведана», — вновь мысленно позвал Барро.
На этот раз ответ последовал незамедлительно, а через несколько секунд ожидания тяжелая и неповоротливая дверь приоткрылась, и в полумрак комнаты проскользнула тонкая, легко узнаваемая фигура. Немного сутулясь, она подошла к инквизитору.
— Есть след, — Алонсо показалось, что его голос больше похож на скрежет старого неисправного сервитора. — Но необходимо точно определить место, где еретики провели самый первый обряд. Ты и Сэм займетесь этими поисками. Остальным обследовать город. Обо всех находках докладывать немедленно. Со мной останется кадет-комиссар.
Барро облизнул пересохшие губы.
— Ступай, — голос предательски сорвался, переходя в нечленораздельное сипение.
За то время, пока инквизитор говорил, Ведана стояла перед ним, ни разу не шелохнувшись. Она не поднимала глаз, уперев свой тяжелый, немигающий взгляд в пол.
«Мне нужны результаты», — подытожил Барро, почувствовав, как это мысленное усилие отбирает у него последние силы, а в виски впивается тонкий стержень боли.
«Ступай», — он сконцентрировался, подавляя в себе усталость и слабость.
«Да», — Ведана кивнула и покинула комнату, так и не подняв на инквизитора взгляд.
Дверь вновь тяжело скрипнула. Алонсо глубоко и бесшумно вдохнул несколько раз, кончиками пальцев прикрыв веки и слегка массируя их, подготавливая себя перед тем, как вновь отправиться на поиски незримых следов, оставленных культистами. Однако несмотря на то, что теперь ему было известно, что именно искать, гораздо больше надежд на успех в этой миссии инквизитор возлагал на псайкеров.
Барро поднял сочащийся усталостью взор на массивную, едва покосившуюся на петлях дверь, затем окинул взглядом полумрак подземелья, еще раз глубоко вдохнув, закрыл глаза, приступая к поискам.
День десятый
ДЕНЬ 10
РЭКУМ. УТРО
К началу второго дня вонь от горящих костров, не потухающих ни на минуту, достигла центральной площади. Смрад от сжигаемых тел зеленокожих проник в Губернаторский Дворец и, казалось, пропитал в нем все до последнего угла или гобелена. Губернатор с отвращением поморщилась, не находя себе места. Отвратительный, тошнотворный запах, смешиваясь с раздражением и беспокойством, не отпускающим Хильдегад, превращался в гремучую смесь, терзающую губернатора. Мечась по собственному дворцу, как по гигантской клетке, и не находя выхода из сложившейся ситуации, Витинари срывала злость на немногочисленных слугах, остававшихся при ней, и даже в порыве гнева привела в неисправность сервитора уборщика, запустив в него одной из бесценных ваз, подаренных когда-то ее отцу. Ее полностью отстранили от каких бы то ни было решений. Ее не ставили даже в известность о происходящем. Обо всем ей рассказывал Накир, и Хильдегад была уверена, что астропат говорит ей далеко не обо всем. А еще был страх. Гнетущий, липкий, как воздух, пропахший вонью от черных костров, впивающийся своими мерзкими скользкими пальцами в саму душу, марая ее гноем отчаяния и разлагая, подвергая гниению.
«Я должна знать, что происходит», — губернатор поднялась с кушетки, на которую присела незадолго до этого.
Вставать почему-то было тяжело, словно каждая клеточка ее тела была разбита усталостью. Но Витинари справилась с этим и, собравшись, вышла из покоев. Она пересекла несколько залов и фойе, прошествовала по опустевшим коридорам, некогда наполненных приятным гомоном слуг. Одинокой фигурой, губернатор спустилась по мраморным лесенкам, ведущим из дворца. Ей показалось, что они потемнели от гари и пепла, разносящихся над Рэкумом. А возможно, так оно и было.
«Все горит, как и моя прежняя жизнь», — мысль вспыхнула и резко потухла, превратившись в такой же серый пепел, что кружа осыпался, разносимый слабым ветром.
Глубоко вдохнув и тут же закашлявшись, вытирая с глаз проступившие слезы, Витинари двинулась в сторону рабочих кварталов, откуда тянулся душный, липкий дым. Миновав несколько патрулей и постов охраны, добравшись до разрушенных бараков, губернатор остановилась при виде четырех рабочих, которые тащили начинающую разлагаться огромную тушу орка. У могучего зверя была наполовину отрублена голова, которая болталась из стороны в сторону при каждом их шаге. Она была готова вот-вот оторваться от могучего торса, а сам монстр источал отвратительный запах затхлой плесени, от которого Хильдегад едва не вырвало. Запах был намного хуже даже въедливого дыма от костров. С трудом сдержав позыв рвоты и вернув себе едва не утраченное самообладание, губернатор подошла ближе.
— Куда вы его несете? — Хильдегад произнесла эти слова так, словно выблевала их.
Один из рабочих с лицом, обмотанным тканью, махнул рукой в сторону ремонтных цехов и промычал что-то из-под импровизированной маски.
Хильдегад Витинари развернулась, не дожидаясь пояснений и желая убраться отсюда как можно скорее. Она направилась в указанном направлении, и чем ближе она подходила к окраине города, тем омерзительнее и гуще становился запах. Могло показаться, что здесь его можно трогать руками на ощупь. Увидев стоящего
