За сим государь стал говорить о смотре без всякого неудовольствия и жаловался на дурное состояние пехотных дивизий. Я утверждал, что дивизии корпуса Кайсарова и в особенности генерала Шульгина, в хорошем положении. Граф Витт говорил то же самое обо всех трех и выхвалял начальников дивизий. Тогда государь стал судить о них и сказал графу Витту:
– Воля твоя, я в Горчакове никакого толка не вижу; он человек пустой и где я его ни встречал, то кроме беспорядка ничего не видел у него. Он был генералом-квартирмейстером в Турецкую войну и ничего путного не сделал.
Когда государь начал говорить о Маевском, то я счел обязанностью своей в третий раз сказать то же, что говорил о нем, представив его как человека усердного, но не знающего службы и не могущего потому с пользой командовать дивизией, и как государь утвердился в выгодном мнении на счет Маевского, то я решился сказать, что он даже лишился уважения между своими подчиненными.
– А! Когда уважения лишился, – отвечал государь, – тогда дело уже плохо, и не ему командовать дивизией.
После того государь отдал нам обоим приказание насчет маневров будущего дня и, назвав меня начальником штаба при себе, а генерала Глинку начальником артиллерии, вручил диспозицию, написанную им карандашом, в коей показано было и мое назначение, и велел мне по сему отдать приказание.
Вышедши от государя, мы пошли с графом Виттом к нему на квартиру и отдали вместе приказания на следующий день. В сей день я записал у Адлерберга названия трех генералов, из которых предполагал одного на место Маевского, и просил Адлерберга доложить о сем государю, как и о некоторых других назначениях, также отдал графу Витту представление о награждении некоторых чиновников бывшего Главного штаба армии, участвовавших в распоряжениях по сбору войск в Белой Церкви и разных хозяйственных учреждениях в сем месте.
14-го числа войска собрались к 10 часам утра, близ с. Полог[43], известного по разбитию близ оного в 1825 году батальона Черниговского полка, под начальством Сергея Муравьева[44]. В строю было три дивизии пехоты, две кавалерийские и 160 орудий, что составляло около 49 000 человек. По дорогам, по коим пехота следовала на сборное место, оставалось довольное число отсталых людей. Государь прибыл в 11 часов и был уже в дурном расположении духа. Я представил ему изготовленный чертеж порядка, в коем войска стояли; но он не принял его, сказав, что не нужно, и проехав чрез интервалы средней дивизии, заметил неправильное равнение задних взводов батальонов и выговорил сие с гневом князю Горчакову. Предполагая, что неприятель в Белой Церкви, он немедленно отделил в авангард, под начальством генерала Герштенцвейга, одну дивизию кавалерии и 13-ю пехотную; но едва войска тронулись, как он поскакал с кавалерией вперед на расстояние пяти верст и вскоре потребовал из резерва конную артиллерию, которая также поскакала во весь дух, причем в одной из конных батарей пало при сем движении пять лошадей, а на другой день еще четыре, той же батареи. Артиллерия сия не могла прибыть в порядке; но государь сказал, что он сделал это, чтобы показать, как она двигаться должна и что в подобных случаях дела нет, хотя бы половина орудий отстала позади. 13-я дивизия вскоре отделена была вправо для занятия леса. Государь лично командовал кавалерией, так что начальник авангарда давно уже был устранен от своего звания. Голос государя, при всей его ясности, не мог достигать на все пространство, без повторения, и, в намерении избежать могущих произойти от того медленности и неудовольствий, граф Витт приказал трубачу, ехавшему с государем, протрубить рысь, которую уже государь два раза повторил, но которая не исполнялась по вышесказанной причине. Государь рассердился и с жаром заметил Витту, что он не в свое дело мешается, а трубача выбранил за то, что послушался. При движении кавалерии государь обратился к английскому полковнику, тут находившемуся, и предупредил его быть снисходительным: ибо войско сие было не довольно образовано. За сим государь поскакал к 13-й дивизии, коей приказал в присутствии своем построить боевой порядок, что было исполнено с большой точностью. Дивизия сия атаковала лес, лежавший на правом фланге, и исполнила сие к удовольствию государя и славе начальника оной генерала Маевского. Между тем Кайсарову с остальными войсками велено было двигаться прямо на Белую Церковь, и как скоро он начал движение, государь приказал мне послать офицера к сим войскам, который бы наблюдал время приближения их на высоту 13-й дивизии и прискакал бы с известием о прибытии к назначенному месту. Посланному мною офицеру велено было именно не отдавать никаких приказаний генералу Кайсарову, а собственно наблюдать за его движением; но Кайсаров, тревожимый прибытием сего лица, стал расспрашивать офицера, который по неопытности сообщил ему свое мнение, и Кайсаров, послушавшись, повернул направо и смешался с тылом 13-й дивизии.
Пока сие происходило, государь, ошибясь направлением, отвел кавалерию совершенно влево, так что центр остался совсем открытым и; не видя приближения пехоты Кайсарова, которая должна была занять сие место, он послал возвратить ее и строго заметил ошибку Кайсарову, а как Кайсаров в оправдание свое (ложно) отвечал, что ему привезено было на то приказание артиллерийским офицером, то государь с гневом сказал, что приказания свои он посылает чрез своих же адъютантов, и что ему, корпусному командиру, не следовало слушаться мальчишки.
После того государь выдвинул всю массу артиллерии на рысях в одну линию вперед и, остановив ее на большой пушечный выстрел от Белой Церкви, приказал открыть огонь из всех орудий. Государь был сам на бугре, находившемся против центра всей артиллерии, и с радостной улыбкой обращался ко всем, в особенности ко мне, как бы испрашивая одобрения сему распоряжению. Все молчали, и я удивился, когда Паскевич, у которого государь спросил, похоже ли это на настоящее дело, отвернувшись сказал: «C’est une illusion»[45], чего однако ж государь не мог слышать.
Обратившись к прусскому генералу Цитену, государь сказал ему: «Je suis obligé de faire cela pour mes généraux; car la plupart de ces messieurs n’a peutętre pas vu le feu»[46]. И в самом деле, действие сие казалось всем странным: ибо пехота отстала более чем на версту, и из артиллеристов было прислуги при каждом орудии не более трех человек, которые и продолжали пальбу; несколько орудий не попали в свои места и были вытеснены из общей линии. Государь сим не довольствовался и, не дождавшись прикрытия и прислуги, приказал взять на передки и опять идти вперед. Тогда начальник резервной артиллерии, генерал Самойлов, подъехав к государю, сказал, что сего сделать нельзя, потому что прислуги нет и некому взять орудия на передки. Когда же подошла прислуга, то артиллерия опять двинулась вперед; а пехоте, далеко отставшей, приказано было перестроиться так, чтобы задние резервные полки перешли в первую линию, через что движение их опять замедлилось.
