самое ближайшее время роботы массово вытеснят рабочих не только в промышленности, но и в транспорте, а затем и в сфере услуг. Однако в тот период капитал сделал ставку не на автоматизацию, а на использование дешевой рабочей силы. И лишь рост стоимости рабочей силы в Китае и других странах Азии, сочетающийся с исчерпанием потребительского спроса в старых индустриальных странах, пострадавших от сокращения «хороших» рабочих мест и оттока капитала, вызвали необходимость повернуться к использованию технологических решений, которые были доступны уже несколькими десятилетиями раньше.
Новое оборудование не только меняет структуру занятости и преобразует рынок труда, но и сказывается на экономической географии, перемещая производства из одних регионов в другие в зависимости от доступности ресурсов, размещения рынков сбыта, оптимальной для данных технологий и продукции транспортной инфраструктуры. Как мы видели, вопрос о соотношении классовых сил и стоимости рабочей силы в разных странах не только является одним из факторов в этом процессе, но и играет в нем все более важную роль. И если в конце XX века капитал перемещал производство из Европы и других развитых стран в Азию, подрывая позиции рабочего класса в старых индустриальных государствах, то на сей раз из-за роста стоимости рабочей силы в новых индустриальных странах производство начинает понемногу возвращаться назад, в Европу и США. Если на первом этапе «дешевые» азиаты оттеснили роботов, то теперь подорожавшие азиатские рабочие рискуют пострадать из-за продвижения робототехники. Таким образом, перемещаясь между рынками и внедряя те или иные производственные решения на глобальном уровне, капитал одновременно провоцирует проблемы на локальных рынках труда и порождает социальные кризисы.
Вполне естественно, что появление роботов и рост производительности промышленного оборудования вызвали очередной всплеск дискуссии о машинах, вытесняющих людей. Дискуссия эта шла с XIX века, то вспыхивая, то затихая в связи с тем, что каждый раз рост экономики снимал вопрос об исчезновении рабочих мест. На сей раз особую тревогу вызывало то, что технологическая модернизация стала затрагивать отрасли, где раньше решающую роль играл именно живой труд, а механизация оставалась минимальной — от банковской сферы до управления складскими помещениями. Беспилотные автомобили и автоматизированные транспортные системы грозили оставить без работы множество специалистов. Размышления о счастливом «мире без труда» или, наоборот, об обществе, пораженном хронической и почти тотальной безработицей, стали снова волновать многочисленных социологов и футурологов в середине 2010-х годов, но ход событий опять продемонстрировал, что реальные процессы развиваются совершенно иначе.
Каждый раз, когда массово внедряются трудосберегающие технологии, это сопровождается не только появлением массы новых специальностей, но и ростом экономики. При капитализме никто не внедряет технологии просто так, чтобы облегчить труд людей или дать им доступ к новым возможностям. Технологии внедряются ради повышения рентабельности, увеличения объемов выпуска продукции и расширения рынка сбыта. Удешевление производства делает товары более доступными, а их производство более массовым. Это растущее производство вновь предъявляет спрос на рабочую силу, но уже с другими квалификациями. В то же время выясняется, что незаменимыми остаются люди, делающие что-то уникальное или индивидуальное (от видеоблогов до изготовления единственных в своем роде ремесленных продуктов). Меняется при таком раскладе и характер управления. Чем более труд индивидуализируется, тем менее продуктивным становится управление, применяющее традиционные методы. Стихийно происходит замена управления как организации — борьбой за лояльность, управлением как контролем. Руководитель превращается в надсмотрщика, в том числе по отношению к людям, занятым творческим трудом. Появляются новые отрасли и виды деятельности. Механизация и автоматизация затрагивают сферу услуг, однако в то же время повышают потребность в ней и соответствующую суммарную занятость.
Исторический опыт показал, что, несмотря на целый букет социальных проблем, порождаемых техническим прогрессом, Маркс и Энгельс все же были в целом правы, видя в развитии производительных сил стимул для социальных преобразований и объективную основу для выдвижения новых, более радикальных требований со стороны трудящихся. Однако каждый раз технологические сдвиги не просто создавали новые формы эксплуатации, контроля и сопротивления, но и меняли характер самого труда, одновременно преобразуя и задачи борьбы за его освобождение.
Как и на раннем этапе индустриальной революции, новые технологии не только обострили социальные противоречия, поставив под удар или даже ликвидировав многие старые профессии, но одновременно создавали и стремительно растущий спрос на новые категории работников, причем спрос, часто опережающий предложение. И так же, как индустриальная революция создала условия для подъема рабочей борьбы, так и новая волна автоматизации и подъема информационных технологий не только породила новые конфликты, но и спровоцировала ситуацию, в которой в борьбу за свои права втягивались профессиональные группы, ранее либо не участвовавшие в серьезных конфликтах, либо и вовсе не существовавшие. Другой вопрос, что эта борьба по большей части принимала совершенно не такие формы, какие были характерны для деятельности и поведения пролетариата в классическую индустриальную эпоху, а потому и методы левых (как и формы профсоюзной организации), сформировавшиеся в те времена, оказывались неадекватны новой реальности.
Проблемы, возникшие на рынке труда многих стран после эпидемии COVID-19, показали, что, по крайней мере в ближайшее время, о вытеснении рабочих роботами, несмотря на все технологические инновации, говорить не приходится. Более того, восстановительный рост после связанного с пандемией падения создал во многих странах ситуацию дефицита рабочей силы. Окончательную точку в дискуссии об «исчезновении труда» поставил кризис, разразившийся на рынке рабочей силы в США после пандемии COVID-19, когда рабочие, воспользовавшись экстренными пакетами социальной помощи, начали массово увольняться. Люди, с одной стороны, ссылались на возникновение новых медицинских рисков, а с другой стороны, требовали повышения заработной платы, которая могла бы конкурировать с выросшим уровнем социальных пособий. Эти события, развернувшиеся в США в конце 2021 года, получили название «Великая отставка» (Great resignation).
Миллионы людей отказывались возвращаться на свои рабочие места, требуя повышения заработной платы. В США так поступило более 4 миллионов человек. Экономист Роберт Райх, работавший министром труда в администрации Билла Клинтона, признавал, что рабочие «не хотят возвращаться на изнурительную скучную плохо оплачиваемую и бессмысленную работу. Они перегорели. Им надоело. С них довольно. Пережив болезни, трудности и риск смерти в течение прошедшего года, они просто не готовы оставить все по-прежнему»[203].
По сути дела, впервые за полвека на рынке труда возникла ситуация, в целом благоприятная для рабочих и способствующая изменению соотношения сил в их пользу. Это стихийно ощущалось трудящимися, но лишь в незначительной мере было осознанно левыми политиками и активистами, остававшимися в плену своих устаревших представлений.
СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ
Говоря о возможном будущем и перспективах прогрессивных общественных изменений, британские социологи Ник Срничек и Алекс Вильямс пишут,
