окна так таковые, вместо них были дыры в виде маленьких прямоугольников. У второго были же обыкновенные проёмы, но из крыши тянулись трубы, откуда сочился дым. Фабрика, что ли… А меня вели в здание, с виду которое производило впечатление более привычного, но здесь были решётки на окнах, даже на самых высоких (этажей у всех было около пяти-семи), а двери, похоже, бронированные. Тот, кто вёл меня, нажал на звонок. Спустя пару мгновений открылся вход. Отучившись в ярко-освещенном коридоре, я зажмурился. Когда мои глаза привыкли к свету, мне в спину прилетело рукой, которая намеревалась подтолкнуть. Я едва не упал и повернул голову, чтобы выразить своё неодобрение столь хамским обращением, но на меня глядели глаза, полные недоброго огонька. – Иди прямо и без запинок, – процедил он сквозь жёлтые зубы. Я вроде бы и не маленький мальчишка, но этого было достаточно, чтобы моё сердце ушло в пятки. От этого создания веяло таким леденящим душу холодом; он вроде из тех, кто задушит, не моргнув глазом. Я старался идти быстро, но ноги, как назло, путались, и я едва не падал. Наконец мы дошли до единственной двери в том коридоре. Над дверью видела камера, и, как только, мною был сделан последний шаг, передо мной распахнулся вход. Я посмотрел на сзади стоящего, он кивком указал идти вперёд. В небольшом квадратном помещение с единственным решетчатым окном стояли диван и стол, за которым сидел почти седой и худощавый мужчина лет 50 в белом халате, а с шеи свисал стетоскоп. На мясистом носу висели очки с толстыми стёклами, а подбородок – покрыт маленькой белоснежной бородой. Его руки что-то выцарапывали в записной книжке, даже тогда, когда я вошёл в комнату. Мне пришлось негромко кашлянуть, чтобы привлечь его внимание. Я не был уверен, что следовало этого делать, потому что никак не мог связать ночной отъезд с визитом, по всей видимости, к доктору. Почему нас увезли именно ночью, а не утром? К чему такая срочность? От вереницы вопросов у меня заболело в левом виске. – Ах, это вы! Я вас ждал, проходите, – сохраняя беспристрастное лицо, он указал мне на диван, стоящего перпендикулярно столу,– присаживайтесь. Сейчас я вас проверю. Какие-нибудь жалобы на здоровье имеются? Кроме вашего врождённого заболевания, конечно. – Нет, я совершенно нормально себя чувствую, даже лучше, чем раньше у себя на родине. – Заявил я с гордостью. – Хорошо, а настроение у вас хорошее? Часто менялось за время проживания здесь на острове? Меня удивил этот вопрос, и я на всякий случай выпалил: «Нет». Докторский пристальный взгляд долго сканировал меня, прежде чем ухмыльнуться. Страница в книжке была перевёрнута на новую, но он не торопился писать, пытаясь вспомнить что-то важное, массируя свой правый висок. – Напомните мне ваше имя, пожалуйста. Просьба доктора не показалась мне стоящей колебаний. И поэтому я тут же представился. Его вид успокаивал меня. Под мою диктовку на чистой странице появилось моё имя с фамилией, и дальше шёл текст, который мне было сложно прочесть в виду того, что и ему не удалось избежать овладения заковыристым почерком. В моей голове промелькнуло воспоминание, в котором всплывали слова той добросердечной соседки, что своим почерки врачи вуалируют свои некие тайны. Исписав половину страницы, доктор встал из-за стола, который следовало обойти, чтобы встать напротив меня. – Раздевайтесь, мне нужно провести осмотр. И снова меня ничего не насторожило. Не вставая с дивана, я скинул с себя сначала футболку, потом снял ортопедическую обувь, сделанную по заказу в моем родном городе. и наконец – штаны. Аккуратно положив возле себя снятую одежду, стал на него глядеть в ожидании дальнейших действий. Доктора явно позабавила такая ситуация. – Парень, ты кое-что забыл. – Не понимаю, о чем вы. – Трусы снимай. Мне, честно говоря, не хотелось этого делать, но мой привитый с детства инстинкт не позволял ему перечить, и поэтому мои трусы возлежали уже на стопочке, а я чувствовал себя весьма уязвимым. Описывать проведённую диагностику этим доктором мне не хватает духу, потому что помимо стандартного прослушивания внутренних органов и внешнего осмотра, его руки в синих резиновых перчатках касались самых интимных зон. У меня возникло чувство гадливости, словно это происходил не осмотр, а изнасилование. – Можете одеваться. – Услышал я, когда он развернулся ко мне спиной, снимая перчатки. Прежде чем он вернулся за стол, доктор тщательно вымыл свои руки в умывальнике, который находился возле двери. Причём так тщательно, что мне казалось, как скрипит кожа на чистых руках и стекает не один литр воды. Тут либо он пытается смыть следы от прикосновений ко мне, либо у него психическое расстройство. За окном едва слышался лязг металла и урчание автомобильного мотора, поэтому неудивительно, что меня так волновал такой обычный процесс, как мытье рук. В тишине витало что-то недоброе, но я старался абстрагироваться. Хоть на мне вновь была одежда, но чувство отвращения не проходило. Будь моя воля, то убежал бы восвояси, но вместо этого в уме считал секунды и сбивался, когда число доходило до трёхзначного. – Что ж, – начал доктор, закрыв свою записную книгу, – моя проверка показала, что ваше состояние значительно лучше, но это так видно невооружённым взглядом. Конечно такая диагностика довольно поверхностная, но меня ничего не смущало при прослушивании и ощупывании. Плюс, у вас нет жалоб. На мой взгляд, вы достигли своего лучшего состояния. Пребывание на острове пошло вам на пользу. Что же, а сейчас вы свободны, можете покинуть мой кабинет. Выйдя из комнаты, я испытал некое облегчение, но только куда теперь идти. И мамы не слышно, что не могло не настораживать. Повернув голову, увидел рядом того, кто меня сопровождал до кабинета. В его руке было нечто вроде маленького пульта с десятком кнопок. Развернувшись всем телом ко мне, он мог заметить на моём лице вопрошающее выражение. Однако тот сохранял молчание, не одаривая меня вниманием, лишь пошевелился, чтобы нажать на одну и кнопок. Оказывается, в коридоре был лифт, довольно хитро замаскированный под стены, и поэтому не удивительно, что я его не заметил раньше. – Входи, тебя отвезут куда надо. Мне не оставалось ничего другого, как повиноваться ему, и в лифт входил в полном одиночестве. Зеркальные изнутри двери бесшумно закрылись, и я ощутил подъем. Спустя нескольких мгновений, в лифте возник какой-то пар, и это меня напугало. В зеркале отражалось моё перекошенное от гримасы лицо. И тут ещё кабинка встала, а свет погас, усиливая ощущение ужаса. Мои ноги становились ватными, и это вынудило меня сесть на
