"если бутылка открыта, ее надо опорожнить".
У меня был еще один стимул. В конечном счете, Валентин работал на кремлевских патриархов. Но теперь страной руководила другая команда во главе с Горбачевым, и я надеялся, что новые лидеры смогут использовать разведывательную информацию гораздо эффективнее. Это была довольно слабая надежда — каждый день работы только усиливал мой скептицизм. Но какой российский офицер уклонится от игры в русскую рулетку?
Через месяц, в последний день отпуска в Москве, я зашел к генералу Якушкину, чтобы отдать дань уважения.
"Если вы считаете, что Сократа можно завербовать, вы должны этим заняться", — сказал мне старый генерал. "Это ваш долг чести".
Это был последний раз, когда я слышал от кого-либо из сотрудников спецслужб это выражение. Последний из могикан" забрал его с собой, уходя.
V.
Я вернулся в Вашингтон весной 1986 года. В тот же день после возвращения я отправился в посольство. Рабочий день подходил к концу, и не было особого смысла появляться в резиденции после почти десятичасового пребывания в воздухе. Но Андросов ценил любое проявление рвения, и я решил сыграть в игру, которая была абсолютно необходима для выживания.
Каждого офицера, вернувшегося из отпуска, с нетерпением ждали его коллеги в ординаторской. Каждый стремился узнать о последних событиях в московском центре, о последних слухах и сплетнях, пытаясь оценить, как последние события могут отразиться на его собственной карьере.
Появился Андросов и провел меня в свой кабинет. Он стал подробно расспрашивать меня о последних новостях из центрального аппарата КГБ, и я рассказал ему об аресте Моторина. Резидент, казалось, не удивился.
"Теперь, я надеюсь, вы понимаете, как важно проявлять благоразумие. Теперь ясно, что люди из ФБР много знают о нашей деятельности здесь. Запомните: осторожность — это слово. Собственно говоря, когда вы планируете встретиться с Сократом и Спутницей?"
"Очень скоро", — сказал я.
"Не забудьте держать меня в курсе результатов. Особенно меня интересуют журналистские планы Спутницы".
"Вы имеете в виду ее карьерные планы или что-то конкретное?" спросил я.
"Ну, — неохотно сказал Андросов, — я имею в виду, какие статьи она планирует писать в ближайшее время. Конечно, только если она сама поднимет этот вопрос. Ни в коем случае не надо ее спрашивать".
Здесь есть что-то грязное, подумал я. С чего бы ему интересоваться статьями Филлис? Я определенно почувствовал запах крысы.
Я поехал домой, чтобы немного отдохнуть. Мне было совершенно ясно, как действовать дальше, и я, конечно, не хотел принимать участия в инструктаже Андросова.
Предательство полковника Юрченко и майора Моторина поставило меня в технически сложное положение. Теперь, когда ФБР было осведомлено о методах нашей разведки и знало, кто я такой на самом деле, я должен был нарушить все правила игры, чтобы перехитрить американцев. Традиционная длительная контрразведывательная процедура с использованием собственной машины и машины оперативного отдела резидентуры уже не казалась эффективной.
Основную часть контрразведывательных маневров до встречи с Сократом и Спутницей я решил проводить пешком или на общественном транспорте. Этот прием был непривычен для оперативников КГБ в вашингтонской резидентуре и давал мне преимущество внезапности. Конечно, не было никакой гарантии, что мне удастся сбросить хвосты, поэтому суть моего плана заключалась в том, чтобы за две-три встречи пройти с потенциальными агентами всю предварительную подготовку и, если к тому времени они еще подавали надежды, привезти их в Советский Союз, чтобы сделать им предложение о сотрудничестве с КГБ.
Проработка перспективного агента обычно занимает месяцы, а то и годы, и это известно любой контрразведчице. Две-три встречи — это совершенно ни к чему, — рассуждал я, — пусть ФБР попробует разобраться в том, что произошло за столь короткий промежуток времени.
И все же мне приходилось мириться с тем, что ФБР может расстроить все мои замыслы. Я понял, что вашингтонская резидентура обречена. С помощью Юрченко и Моторина ФБР знало личности всех оперативников КГБ, находившихся в резидентуре, и вопрос был только в том, как и когда резидентура будет уничтожена. Вполне возможно, что судьба резидентуры решалась на самом верху исполнительной власти США, с учетом будущего советско-американских отношений.
Но проблема заключалась в том, что ФБР могло в любой момент, не дожидаясь указаний Белого дома, полностью нейтрализовать меня с помощью простого приема. ФБР могло несколько раз обращаться ко мне с предложениями о вербовке.
Согласно стандартной процедуре работы советской разведки, о которой ФБР, благодаря двойным агентам, уже наверняка знало, после каждой попытки вербовки сотрудник КГБ, на которого была направлена попытка, должен был представить в московскую штаб-квартиру исчерпывающе подробный отчет. С неизбежными уточнениями дни, а то и недели уходили на бумажную волокиту в ущерб реальной разведывательной работе. А если к оперативнику таким образом обращались несколько раз, то о шпионаже можно было забыть. В таких случаях Москва следовала логике, которая сама по себе была проста: хорошо, сегодня офицер доложил о контакте. Но где гарантия, что к нему не будут обращаться снова и снова, пока он не поддастся на уговоры вербовщиков? Лучше перестраховаться — верните его домой.
Не сообщить о контакте в ФБР было самоубийством, а случай с Моториным — мрачным напоминанием о том, что лучше вернуться домой, чем наделать глупостей.
И вот я нервно ждал, когда ко мне подойдут.
С Сократом и Спутницей я встретился три дня спустя в крошечном французском кафе в Джорджтауне.
"У нас для тебя небольшой сюрприз, — сказал Сократ, протягивая мне почтовый конверт. "Прочти, это любопытно".
Я открыл сообщение и начал читать. Это было письмо помощнику министра обороны США Ричарду Перлу, подписанное президентом фонда "Наследие". В письме говорилось о том, что советская угроза — это блеф, но он полезен американским консерваторам как козырь во внутренней политике. Поэтому мирные инициативы Горбачева должны быть объявлены "угрозой", которой необходимо решительно противостоять. Президент Фонда "Наследие" подчеркнул необходимость дальнейшего наращивания военной мощи Америки, а также необходимость делать все возможное для продвижения Стратегической оборонной инициативы президента Рейгана.
Письмо было написано в доверительном тоне — так, как ведут личную переписку два единомышленника. Меня несколько удивила прямота письма: в нем ни разу не упоминались национальные приоритеты США, а внимание было сосредоточено исключительно на интересах консервативного политического сообщества.
"Что это такое?" озадаченно спросил я, дочитав письмо до конца.
"Мы получили его по почте неделю назад", — сказал Сократ.
"Но на конверте нет обратного адреса". "Именно." Он улыбнулся.
