Кейт* * *
Не мы одни тяжело пережили зиму. Старая мисс Вернон в феврале чуть не умерла от простуды, которая перешла в пневмонию. У старшего сына миссис Станович сгорел дом, пришлось ему с женой перебираться обратно к родителям. Джим Сумак ловил в проруби рыбу и отморозил ноги, едва не лишился пальцев. Доктор Кристоферсон пять раз застревал в снегу по дороге на вызовы, и на пятый раз женщине с двойней некому было принять роды, потому что муж ее, когда побежал за помощью к соседям, на крыльце поскользнулся и сломал ногу.
А еще Паи. Мэтт чуял, что у них творится неладное. Не знаю точно, почему Рози в школе вечно ходила перепуганная, но, скорее всего, поэтому.
* * *
– Надо что-то делать, – сказал Мэтт.
Был вечер. Меня уже отправили спать, но я никак не могла отыскать пижаму и пошла к Люку спросить, где она. Постояла за дверью в столовую, прислушалась, не ссорятся ли они.
– А что тут сделать? – спросил Люк.
– Рассказать кому-нибудь. Преподобному Митчелу или кому-то еще.
– А что рассказывать? Что мы знаем на самом деле?
– Мы знаем, что у них чем дальше, тем хуже.
– Точно?
– Я вчера встретил Мэри. По дороге из школы. Вижу, она идет, и выскочил из автобуса.
– Да?
– Да.
– Говорила она что-нибудь?
– Да нет, ничего особенного не говорила. Но что-то неладно.
Они помолчали. Люк сказал:
– Отчасти он сам нарывается.
– Лори?
– Ага. Огрызается в ответ.
– Ну а ты бы не огрызался?
– Если б мне за это влетало, то нет. Надо ему стать похитрей, притихнуть.
И снова молчание. Мэтт сказал сухо:
– Значит, по-твоему, он его бьет.
Люк задумался.
– Может быть.
– Тоже так думаю. Да не просто бьет – он прихрамывает иногда. Вот я и считаю, что нельзя сидеть сложа руки.
– Ну а что делать? – спросил Люк.
– Рассказать преподобному Митчелу.
– И какой от этого толк? Что он может сделать?
– Поговорить со стариком Паем, например, – предположил Мэтт. – Что-нибудь да придумал бы, не знаю.
– Так только хуже.
– Если он поймет, что это всем известно, может быть, это его остановит.
– А вдруг он решит, что миссис Пай или Мэри проболтались? – спросил Люк. – И примется за них?
– То есть, по-твоему, надо сидеть сложа руки? Просто ждать? Знать обо всем и ничего не делать?
– Ничего мы на самом деле не знаем.
Глухой удар по столу – это Мэтт сердито захлопнул учебник.
– Так вот твоя жизненная философия, Люк. Сомневаешься – не делай ничего.
Зря они тогда не рассказали преподобному Митчелу, но легко рассуждать задним числом. В их защиту могу сказать лишь, что мои братья заняты были своими заботами и груз несли немалый: корь у Бо и моя ранимость, три месяца без работы и сгущавшиеся меж ними тучи, словно надвигалась гроза, пока еще неслышная, но неизбежная, – назревала, близилась день ото дня.
15
Март. Сугробы еще лежат, такие же белые, ровные. С виду как в феврале, ничего не изменилось. Но ступишь на снег и сразу же чувствуешь разницу. На снегу тонкая корочка, шагнешь – и провалишься. Свежий снег ложится сверху, словно пух, полежит день-другой и тоже покроется корочкой. А под ним старый снег, тяжелый, плотный, как сало.
Кажется, с марта Люк начал приучать Бо к горшку. Для всех нас это было настоящее испытание – Бо есть Бо как-никак, – и я все помню до сих пор. Помню, как мы с Мэттом занимались в кухне за столом и тут зашла Бо, в шести свитерах, но без штанов, а в руках горшок – пустой. И сама мрачнее тучи. Следом Люк, тоже хмурый. Он что-то говорил – мол, разве ты хочешь всю жизнь в подгузниках щеголять, и как тебе не противно ходить весь день мокрой и вонять, как выгребная яма? – но Бо не слушала. Прошествовала в угол кухни, затолкала горшок в помойное ведро и вышла вон.
Помню, как Люк сполз по стенке, уселся на пол, обняв колени и уткнувшись в них головой, и простонал: «Достали меня ее какашки!» И помню, как Бо оглянулась уже с порога, постояла в нерешительности, потом вернулась, погладила Люка по голове и сказала: «Не плачь, Люк». А горшок из ведра так и не достала, ее сочувствие Люку имело свои пределы.
И помню, как Мэтт воскликнул: «Люк, она заговорила предложениями! Она сказала: “Не плачь, Люк!”» И оба рассмеялись.
* * *
Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, это было не в марте – в тот месяц нам было не до смеха. Думаю, к тому времени мы дошли до точки, где – как все дороги ведут в Рим – каждый наш разговор вел к спору, неизменно на одну и ту же тему.
