рассказать мне все, что угодно, ты можешь доверять мне. Мне жаль. Мне действительно жаль.
— Я знаю. — Она смаргивает слезы и слабо улыбается мне. — Прошло много времени с тех пор, как мужчина извинялся передо мной. На самом деле… — она тихонько смеется, и все равно кажется, что от этого смеха становится светлее во всей комнате. — Я не уверена, что такое вообще когда-нибудь случалось.
— Тогда я рад, что смог быть первым. — Я не отпускаю ее руки, и она нервно облизывает губы, ее пальцы впиваются в ладони, когда я обхватываю их своими.
— Иногда после ужина он купал меня, а потом переодевал в пижаму и укладывал в постель.
— Как ребенка. — Мой голос звучит ровно, и Ана смотрит на меня, плотно сжав губы.
— Больше похоже на куклу, — тихо говорит она. — В этом не было чувства родительства, но и не было ощущения сексуальности. Это было, я даже не знаю, как это описать. Любовь к ухаживанию за чем-то очень дорогим. Кукла — лучший пример, который я могу придумать, и именно так он называл меня по-французски… своей маленькой куколкой.
Мой желудок сжимается при этом. Мне ненавистна мысль о том, что он называет ее прозвищем, чем-то знакомым и милым, даже если подтекст этого странный. Я ненавижу все, что могло бы быть романтическим между ними, что могло бы заставить ее думать, что он любил ее и что она любила его в ответ. Я ненавижу все, что он когда-либо делал, что могло отдалить ее от меня.
— Он каждый вечер поил меня чаем с успокоительным, чтобы я сразу засыпала. — Она колеблется, и я могу сказать, что есть что-то еще, что-то, в чем она пока не уверена, хочет ли она сказать мне или нет. — Так что у меня не было времени что-либо сделать для себя. У него не было телевизора, и, если бы я хотела читать, или рисовать, или…я не знаю, вообще что-нибудь, в моем дне не было на это времени. И я была так потрясена, я думаю, так травмирована, что мне даже в голову не приходило, пока я не оказалась здесь, что я, возможно, хотела этого.
Затем она опускает взгляд на наши руки и медленно убирает свои от моих, ее грудь поднимается и опускается, когда она делает глубокий вдох.
— Я полагалась на это, Лиам, — мягко говорит она. — Рутина. То, что он делал для меня. Не нужно было выбирать, все решения принимались за меня. Это было легче после всего, через что я прошла. Это сделало меня счастливой, странным образом. Я не ожидаю, что ты поймешь. Но я любила его за то, что он сделал это проще. За то, что избавил от боли, избавив от необходимости выбирать, как пройти через это. Я жила ради него, чтобы доставить ему удовольствие, и больше не было никаких проблем. И это было лучше, потому что все, чего я когда-либо хотела, исчезло.
Ана тяжело сглатывает, отводя взгляд.
— Я не знаю, как снова стать собой, Лиам. Я даже не знаю, смогу ли я быть той девушкой, которой была раньше. И собираюсь ли я стать кем-то другим, кем-то, отличающимся от той девушки, или той, кто пережила Франко, или той, кто перестала существовать с Александром. Сейчас, я не имею ни малейшего представления, кем я собираюсь быть.
Ее глаза снова встречаются с моими, и я понимаю, о чем она говорит. Что она не знает, как быть со мной, если она даже не знает, кто она такая. Что мне некого любить, кроме девушки, сидящей передо мной. Но даже когда я встаю, зная, что мне нужно подготовиться к встрече с женщиной, которая должна стать моей женой, я в это не верю. Я точно знаю, что я чувствую к девушке, сидящей передо мной.
Мне просто нужно, чтобы она тоже в это поверила.
12
ЛИАМ
Когда я выхожу из душа и переодеваюсь, Аны в гостиной уже нет. Я предполагаю, что она пошла спать, София, Катерина и Саша вернулись на Манхэттен, и сегодня они сделали больше, чем, я уверен, делала Ана за последнее время. Я не хочу встречаться с Сиршей. Я не видел ее с тех пор, как подписал документ о помолвке в церкви Святого Патрика и сказал ей, что уезжаю в командировку. Я никогда не был хорошим лжецом или мужчиной, который считает, что лгать нормально, и я боюсь, что она увидит правду, написанную у меня на лице… что я люблю кого-то другого и что это не она.
Если бы я мог разорвать контракт сегодня вечером и послать к черту последствия, я бы это сделал. Вместо этого я звоню своему водителю и спускаюсь вниз, сообщая ему, как добраться до ресторана, где я встречаюсь с Сиршей за ужином. Она предложила посетить ее любимое французское бистро, но я не думаю, что смогу переварить французский ресторан в течение длительного времени, если вообще смогу когда-нибудь снова.
Когда я прихожу, она ждет меня в вестибюле, стройная и красивая, в красном атласном коктейльном платье, которое облегает ее стройные изгибы, скользит по бедрам так, как мечтал бы любой мужчина, и заканчивается чуть ниже колен. Бретельки представляют собой тонкие шелковые шнуры, удерживающие красный атласный покров на ее декольте, а ее волосы наполовину подняты, наполовину распущены, верхняя часть собрана в пучок на затылке, а остальная часть ниспадает локонами на плечи. На ней изящные украшения с бриллиантами и туфли на каблуках телесного цвета с красными низами, которые, кажется, обожают все женщины, и она выглядит как видение.
Я слышал, что рыжеволосым женщинам не следует носить красный или розовый цвета, но Сирше это прекрасно удается. На самом деле, единственное, что выбивает из колеи, это то, что красный атлас очень похож на оттенок крови, и я могу только представить, как сильно ее отец хотел бы пролить мою, если бы знал, о чем я сейчас думаю.
Я думаю о том, что ирландская принцесса, на которой мне суждено жениться, красива, грациозна, элегантна, сногсшибательна во всех отношениях, но ничто в ней не пробуждает во мне даже проблеска желания. Она похожа на великолепную статую, эстетична во всех отношениях. И все же я не могу представить, что прикасаюсь к ней с вожделением, поглощаю ее так, как я насиловал Ану в той гостиничной постели своим языком. Я не хочу ее трахать. Я хочу посадить ее в такси и отправить домой к отцу, чтобы я мог вернуться в свою квартиру к женщине, которую я действительно хочу.
Вместо этого я позволяю ей взять меня под руку, пока мы следуем за
